Валерий Гусев: Не стреляй первым

Неприятно… Будто идешь себе вдоль глухого, но щелястого забора, а по ту сторону скользит чья-то внимательная тень, кто-то перебегает следом от столба к столбу и морозит тебе спину холодным взглядом через очередную щель. Хорошо, что пока не через прорезь прицела. Да ведь и до этого, стало быть, недалеко.

Нет, явной угрожающей слежки еще не было - я постоянно проверялся. Но какое-то болезненное ненавязчивое внимание издалека - беспокоило. Стало неприятно подходить вечером к окну, когда в комнате горит свет. Вынимать из почтового ящика пустые конверты без адреса. Неприятно от случайного ночного телефонного звонка, когда кто-то либо ошибся номером, либо вообще молчит в трубку. Или произносит матерно и пьяно нелепую угрозу…

Нет, нет, пора в норку забиваться, пересидеть, переждать. Чтобы шкурку оберечь от алчного охотника. А может, махнуть у него перед носом пышным хвостиком, подразнить, вызвать на действия, чтобы успеть перехватить занесенную руку с ножом, а то и броситься на землю за мгновение до выстрела, перекатиться в сторону и ответить из двух стволов.

Впрочем, и не надо ничего - от судьбы не уйдешь, тем более если так нагло ее искушать. Но ведь не жить же теперь с оглядками да одними короткими перебежками от укрытия к укрытию?

– Леша? - Это рыжая бестия Женька позвонила. - Шеф тебя видеть мечтает. К пузу прижать. Сегодня от двух до четырех. Между моими горячими поцелуями. Приедешь? Или у тебя опять медовый месяц?

Сначала я тяжело вздохнул. А потом обрадовался. Иван Федорович наверняка что-нибудь придумал. Когда я, в светлую память Андрюши Ростовцева, развалил группу Руслана и сделал четыре трупа, шеф поднял на ноги все свои резервы, мобилизовал всех ветеранов сыска и розыска - и вытащил меня не только из петли, но и из дерьма. Отделался я в тот раз легко. С одной стороны (наши) лишили меня лицензии частного детектива, с другой (не наши) отчетливо пояснили, что моя песенка спета и теперь никто не даст за мою жизнь и дохлой сухой мухи. Щаз-з! - как говорит в минуты вдохновения рыжая Женька. Как же!…

Я не стал уточнять, кого из нас она собиралась горячо целовать от двух до четырех, сунул за пояс под свитер пистолет (нищему собраться - только подпоясаться) и отправился в контору.

В подъезде, на площадке между вторым и третьим этажами, меня уже ждали. Точнее, ждал какой-то тупой жлоб. Судя по количеству одинаковых окурков на полу, лужице в углу и смятой обертке от «Сникерса», он, бедолага, маялся здесь уже давно, И нетерпеливо сделал шаг мне навстречу: сейчас застрелит меня и побежит в сортир. Или здесь обделается.

– Простите, вы Сергеев? Алексей Дмитриевич?

Как говорит Женька, я и бровью не моргнул, и глазом не повел. Тем более что он, как придурок, уже тянул правую руку из кармана. Сделать его было нетрудно, например, выбросить в окно за его спиной. Но, во-первых, это недостаточно эффективно, потому что невысоко и козырек над подъездом, а во-вторых, еще рано. Федорыч давно мне наказал, чтобы я ни в коем разе первым не стрелял - нельзя мне, беречься надо.

– Сергеев? - переспросил я, припоминая, наморщив недовольно лоб. - На шестом, по-моему. Да он вроде и выехал недавно. - И я пошел, дальше, закуривая на ходу, не оборачиваясь, не изъявляя желания врать в ответ на дальнейшие расспросы. Ведь я немножко честный. И денек-другой выгадал для себя.

В родной конторе Женька так отчаянно бросилась мне на шею, будто я не вернулся, а попрощаться зашел. Стало быть, так оно и есть, уж Женьке-то все известно, наперед за месяц. Даже то известно, чего и на самом деле нет.

– Ты так и знай, - горячо шептала она мне в ухо, когда мы в обнимку ввалились в кабинет шефа, - как только твоя прекрасная Яна наконец-то совсем тебя бросит, я первая на очереди. Я тебя сразу приму. Любого. Хоть пьяного, хоть раненого.

– Отлепись от него, - устало сказал шеф. - Садись, Леша. А ты нам кофе сделай.

– Я с вами посижу, - потребовала Женька.

– Ладно, - миролюбиво согласился шеф. - Посидишь. Только за дверью. Плотно прикрытой.

– Вы жестокий человек. - Она демонстративно, закатив в артистическом любовном экстазе свои зеленые глазищи, поцеловала меня в щеку, окутав облаком золотых волос и царапнув ресницами, и направилась к дверям. - Я ведь за ними так соскучилась.