Валерий Барабашов - Крестная мать

Вид отрубленной головы Тягунова не шокировал, нет, он видел всякое. Вячеслав Егорович сгреб с мертвого лица снег, вгляделся в его черты.

— Это Морозов, — уверенно сказал он криминалисту и следователю прокуратуры, Максимову, которые стояли рядом и напряженно смотрели на манипуляции старшего оперуполномоченного. Тягунов припонял голову, повернул ее, чтобы лучше видеть лицо, чтобы фотографу удобнее было заснять ее в разных ракурсах. Потом взял из бело-голубого «рафика» рабочую папку, где лежало заявление гражданки Морозовой и другие, немногочисленные пока документы, по опознавательной карте с приклеенной на ней фотографией сличил черты лица еще раз. Сомнений ни у кого не было— Морозов.

— Это, видно, все, что мы сможем предъявить жене для опознания, — сказал следователь прокуратуры. — Тело, судя по всему, укрыто где-то в другом месте. Но все же мы поищем его еще раз. Может, где-то в кустах, в яме…

Группа принялась заново обследовать поляну и прилегающий к ней лес, обговорив для каждого члена свой сектор поиска.

Внимательно оглядывая густые кустарники, старые, военной еще поры, окопы, заглядывая под поваленные ветром стволы сосен и берез, Тягунов неторопливо продвигался в назначенном ему южном направлении, с каждым шагом убеждаясь, что каких-либо новых доказательств страшного преступления и тело им сегодня не найти. Да, работа еще не закончена, с выводами торопиться рано, однако интуиция и логика подсказывали Вячеславу Егоровичу, что в этом месте была почему-то оставлена только голова убитого.

— Бедная женщина! — глубоко вдохнув холодный морозный воздух, сказал Тягунов, живо представив лицо жены погибшего. Такое увидеть! Надо бы как-то подготовить ее к этому известию…

Морозова, когда он беседовал с ней в управлении, была отчего-то уверена, что муж жив, что его где-то прячут, что это чья-то злая шутка. Тягунов не стал тогда разуверять издерганную и замученную тяжкими мыслями женщину, тем более, что и сам толком ничего не знал — дело ему только передали. Он лишь сказал Татьяне Николаевне, что объявлен уже федеральный розыск, так положено, если исчезает человек с машиной, на Алексея Морозова разосланы по соответствующим каналам данные, есть нужные приметы и в ГАИ. Розыском будет заниматься и лейтенант Сайкин из райотдела, конечно, лейтенант молод и опыта у него маловато, но дело он свое знает.

Она слушала его вполуха и с заметным напряжением на лице — наверно, была больше поглощена своими мыслями, чем его рассуждениями. А может, мешали другие сотрудники — в кабинете их сидело шестеро, беспрестанно звонили телефонные аппараты, громко разговаривал по одному из них начальник отделения, подполковник Косов, и Морозова невольно прислушивалась к тому, что он говорил. А говорил он кому-то, мол, завален работой по горло, народу нынче пропадает много, только за последние полгода по области более сотни розыскных дел…

Тягунов при этом подумал, что посетителям не надо бы слышать такие подробности, члены семьи пропавших без вести все же должны на что-то надеяться и рассчитывать, а с какими мыслями уйдет от него эта красивая, но сраженная несчастьем женщина? Мысль у нее останется такая: милиция работает плохо.

Как можно мягче Тягунов объяснил ей, что мужа будут искать как это положено, но нужно запастись терпением. Да, вполне возможно, что он попал в автокатастрофу и лежит теперь без сознания, не может назвать свое имя. Все больницы, «скорая помощь» и другие медицинские учреждения будут тщательно проверены, он, Тягунов, поручит это дело одной из сотрудниц отдела.

Вместе с Морозовой они просмотрели журнал учета «несчастных случаев» — сотрудницы, две молодые, с озабоченными лицами, вписывали в него данные со всей области ежесуточно, — но не нашли в нем ничего, что привлекло бы их внимание, что дало бы хоть какую надежду.

Глянув на посеревшее лицо заявительницы, Тягунов искренне посочувствовал, даже пожалел в душе — такое свалилось на женщину! Только-только сына похоронила, а теперь вот и с мужем что-то случилось.

Слушая Морозову, Тягунов время от времени поднимал на нее внимательные глаза, сочувственно кивал. «Бедная ты моя!» — неожиданно для самого себя подумал Вячеслав Егорович и удивился этому — раньше он никогда так близко к сердцу не принимал чужую беду. Разумеется, равнодушным к чужому несчастью он не был никогда, однако его чувства аккумулировались обычно в праведный должностной гнев, который давал ему право и силы искать преступников. Здесь же он поддался эмоциям, беду Морозовой воспринял сердцем, почувствовал вдруг, что расположен к этой женщине, жалеет ее больше, чем это полагалось в служебной ситуации, и тотчас внутренне одернул себя: что еще за мысли? У гражданки такая беда, а он — «симпатичная, даже красивая женщина», «бедная ты моя…» Что за вольности?!