Валерий Барабашов - Крестная мать

— Это вы так думаете, что ваш муж ничего такого не мог сотворить. А он взял да и выкинул! Может, не подумал, когда ехал, соблазнился чем. Взял да и подвез кого-нибудь тыщ за десять. А что? У нас тут, знаете, всякие случаи бывают. Повез людей и не довез. А порядок есть порядок. Почему это сегодня, в субботу, весь наш райотдел должен все дела бросать и вашего мужа искать? Ничего пока не ясно, мужа вашего всего несколько часов нет дома, со вчерашнего вечера, да? Ну вот. А вы, гражданка, нас уже за горло берете. У нас, вон, милиционера убили, сержанта Ротиенко. Шел парень со службы домой, вечером, поздно, да и не дошел. Два с половиной месяца уже ищем. Но был труп, то есть, налицо убийство. Понимаете, о чем я говорю?

Татьяна поняла, что дальше говорить с этим бюрократом в милицейской форме бесполезно. Она пошла восвояси из прокуренного, с затхлым воздухом помещения, плохо видя дорогу и встречных людей — слезы обиды и бессилия застилали глаза. Как же так: человек не вернулся домой, нет и машины, на которой он уехал, а у нее, жены этого человека, не берут даже заявление о розыске?! Она ведь убеждена, что с Алексеем случилась беда, и милиция должна поверить и тут же начать розыск! Может быть, ему в самом деле можно еще чем-то помочь!

Заявление гражданки Морозовой легло на стол оперуполномоченного лейтенанта милиции Павла Сайкина к обеду, в понедельник. Сайкин был молод, в уголовном розыске работал недавно, а в отделении по розыску пропавших без вести и вообще месяца три. Отделение — для их РОВД, может, и громко сказано, потому что розыском пропавших занимались два сотрудника, он, Сайкин, да младший лейтенант Крюков. Тот в данный момент бюллетенил, вывихнул на физ-подготовке ногу, так что Паше приходилось отдуваться за двоих. А дел, как назло, прибавилось: ушла из дома и не вернулась школьница, куда-то подевался военнослужащий, офицер, отец большого семейства, теперь вот Морозов…

Сама заявительница, Морозова, не ушла домой, ждала, когда ее заявление пройдет канцелярию, а потом напросилась на разговор с оперуполномоченным. Паша видел, что заплаканная, с воспаленными глазами женщина разочарована. Наверное, она хотела, чтобы ее дело попало в крепкие, опытные руки какого-нибудь знаменитого сыщика, а увидела вчерашнего студента, он еще и ромбик университетский на пиджаке носил, не успел налюбоваться.

Сайкин предложил Татьяне сесть, напустил на худое мальчишеское лицо строгость и значительность, принялся заново изучать заявление, а Татьяна жалостливо смотрела на его худую шею, думала, что этот оперуполномоченный чуть старше ее Ванечки и проку от него, видно, не будет. Что он может, этот мальчик? У него и власти-то никакой нет. Алексей — дисциплинированный человек, и если уж он домой не вернулся, то стряслось что-то ужасное, и тут бы, в самом деле, поручить расследование какому-то зубру, а с паренька какой спрос?

Оперуполномоченный начал задавать много вопросов. Перед ним лежал целый набор формуляров-карточек. Татьяна машинально бубнила ответы — где и когда родился Алексей, какой он национальности, был ли судим, в чем был одет, какие имеет характерные приметы на теле и лице, есть ли у него татуировка, какие у него особенности речи, носит ли бороду и усы, чем болел…

— Да вот же его фотография! — не выдержала, взмолилась Татьяна, одуревшая от многочисленных вопросов оперуполномоченного, но Сайкин, понимая ее состояние, спокойно объяснил, что все данные необходимы для учета и возможного опознания трупа — труп может быть сильно изуродованным, допустим, с разбитым до неузнаваемости лицом. Как тогда быть?

Татьяне стало дурно от профессиональных признаний. Ее повело в сторону, она едва не свалилась со стула. Сайкин поспешно налил воды, открыл пошире форточку, а потом снова стал спрашивать:

— Какой модели была машина? Где она стояла? Шла ли речь о продаже? Нет ли среди ваших знакомых людей с уголовным прошлым?

Чем больше оперуполномоченный спрашивал, тем холоднее становилось у Татьяны в груди. Сайкин говорил об Алексее и об их «Жигулях» в прошедшем времени, глаголы употреблял соответствующие, как бы настраивая ее на нечто неизбежное, чего нельзя уже будет поправить. Наверное, этот большеглазый русоголовый паренек в кургузом пиджачке был уверен, что Алексея уже нет в живых, что в лучшем случае они, милиция, найдут труп, и гражданка Морозова — взрослый же человек! — должна понимать: такими вещами не шутят. Но Татьяна не хотела ничего понимать, она даже мысли не допускала, что Алексей мертв.