Валерий Барабашов - Крестная мать

— Конечно, Антон Михайлович! Все у меня есть. Благодаря вам. Разве бы только машину еще разок сменить.

— Ну вот. А представь: ты бы затеял со мной какую-нибудь борьбу, или, вообще, стал бы биться за дурацкую идею всеобщего социального равенства и справедливости? С красным флагом стал бы на митинги ходить, портрет вождя мирового пролетариата таскать.

— Ха-ха-ха! — забулькал каким-то неестественным смехом Лукашин, и шрам у его рта изргнулся розовым червем. — А я, между прочим, и таскал в свое время, Антон Михайлович, на демонстрации. И Ленина, и Леньку Брежнева… «Ура» кричал на площади перед обкомом.

— Приятные воспоминания, нечего сказать, — поморщился Городецкий, берясь за телефон. — Ладно, Лукашин, иди. Парням своим скажи, чтобы поосторожней были, побдительней. От Дороша всего можно ожидать. Диверсант, как-никак.

— Я думаю, это лишнее, Антон Михайлович, — возразил Лукашин. — Чего зря людей нервировать? Да и майор долго теперь будет в себя приходить. Мы хорошо поработали.

— От чекиста всего можно ожидать, — еще раз, твердо, повторил Городецкий. — Это идейный враг, понимаешь? Идейный!

Лукашин спорить больше не стал, принял послушную стойку, согласно кивнул, сытое его брюшко вяло колыхнулось. Городецкий скользнул по короткой фигуре начальника охраны довольным взглядом, барственно махнул рукой — иди, мол, свободен. И Лукашин, пятясь, вышел из кабинета.

Антон Михайлович набрал номер, сказал бодро:

— Феликс?.. Привет. Как поживаешь?.. Выходит хорошо, а заходит плохо?.. Ха-ха-ха. Знакомая вещь. На мясо больше налегай, помогает. Слушай, одна идея есть: если Дороша этого приручить со временем, а? Хороший бы цербер из него получился.

— Брось эту идею, Антон. Волка такого сколько ни корми, он все равно в лес будет смотреть. Я лично предпочитаю ягоды с другого поля. Знаешь хоть, за что спросить. А у этого в башке марксизм-ленинизм и светлая дорога в будущее для всего человечества. Ты его не перевоспитаешь, не надейся.

— Может, ты и прав, — не стал настаивать Городецкий. — Ладно, вопрос закрыт. Когда встретимся? Надо бы поразвлечься, что-то мы с тобой запустили культурные мероприятия.

— Я готов! — тут же отозвался Феликс. — Какие будут предложения?

— Тёлки на примете хорошие есть. Из актерок. Ты ведь знаешь, я в театре юного зрителя вроде как спонсор. Помогаю малость культуре. И тебя приглашаю. Пару-тройку «лимонов» отстегнешь, а потом как сыр в масле катайся. Любую бери, на выбор.

— Заманчиво. Актерок еще не трахал.

— Ну вот, готовься. Побереги себя… ха-ха-ха. Я скоро позвоню.

— Аркадия будем приглашать?

— Позвоню и ему.

Друзья обменялись еще двумя-тремя малозначащими фразами и распрощались.

«Хотел тебя пристроить, майор», — думал Городецкий о Дороше, придвигаясь вместе с креслом поближе к столу. Отчего-то эта мысль не давала ему покоя. В самом деле, как было бы приятно посадить на цепь, словно простую дворнягу, породистого и вышколенного охотничьего пса!

Татьяна забеспокоилась после десяти вечера. К этому времени Алексей должен был вернуться — на дорогу до гаража и обратно на городском транспорте уходило часа полтора. Правда, она не глянула на часы, когда он поехал, но все равно прошло уже достаточно много времени. Пора бы Алексею вернуться.

В одиннадцать она не находила себе места. Стала размышлять, сидя на кухне, — что могло случиться? Допустим, спустило колесо, заглох двигатель, и муж возится с машиной на дороге. Или не открывается гаражный замок (Алексей жаловался как-то, что в мороз он плохо открывается), может быть, остановила гос-автоинспекция, сбил человека…

Почему-то последнее предположение больше всего стегануло по нервам. Татьяна живо представила себе какого-то пожилого человека, обязательно пьяного, потерявшего контроль и потому оказавшегося под колесами их «жигуленка», возмущенную толпу зевак, собравшуюся вокруг, бесстрастных и привыкших ко всему инспекторов ГАИ, Алексея — испуганно-растерянного, что-то безуспешно пытающегося объяснить этим инспекторам. Конечно, скорее всего, Алексей наехал на кого-нибудь, потому и задержался. Он ведь нынче, так же как и она, Татьяна, был не в себе, едва не столкнулся с той «Волгой», когда они выезжали с кладбища. Это она виновата, Татьяна: надо было поторопиться, уехать с кладбища засветло, пораньше. Но как уедешь, если нет сил оторваться от родного теперь холмика земли, от фотографии сына на могиле. Сама бы легла вместо него, только бы он жил, ее кровинуш-ка, ее ненаглядный, ее единственный!