Валерий Барабашов - Крестная мать

Слаб россиянин, доверчив и отчасти ленив. Ему бы проверить, подумать, посчитать — вообще, пошевелить мозгой. Куда там! Надо купить акции, попробовать, а там видно будет.

Все учитывал Городецкий, всесторонне изучил и обдумал будущее предприятие, прежде чем пускаться в плавание, почитал прессу и поучился у зарубежных «коллег». Такие аферы на перепродаже акций по все возрастающей котировке уже проворачивались в свое время и в Америке, и в Японии, и в Австралии, а теперь и в родной и близкой Москве. Подошла очередь и Придонска. Теперь он, Антон Городецкий, бывший в недалеком прошлом простым кооператором, сколотившим на перепродаже телевизоров неплохие деньги, взялся за большое дело. А чем он хуже тех же американцев или господина Мавроди? «Мечта» не так уж плохо выглядит на фоне других акционерных обществ и различных фондов. Городецкому удалось создать своему АО недурной имидж, в «Мечту» поверили, славу о ней разнесли все те же газеты и телевидение за приличные рекламные деньги, и народ попер, что называется, со своими кровными. Колесо фортуны завертелось, акции пошли нарасхват. И ничто пока не предвещало не то что беды, а даже тучки на горизонте. В контрольно-ревизионном управлении сидит своя баба, не беспокоит и налоговая инспекция — со всеми ревизорами у Городецкого были отлаженные, надежные контакты. И вот появляется Дорош — этот вездесущий Робин Гуд. До Антона Михайловича через людей Лукашина доходит информация — сыщик из ФСК начинает проявлять интерес к «Мечте». В какой-то его папочке появилась бумажка: «Проверить работу г-на Городецкого…» А тут и Аркадий Каменцев забеспокоился. У того причин для беспокойства побольше. И Феликс Дерикот, их друг-приятель, как-то позвонил: на одного из его людей (речь шла об угнанной и проданной в Закавказье «Волге») вышел некто Дорош, из ФСК. Кто это, мол, такой?

Теперь, наконец, разобрались и уточнили. Дороша в управлении контрразведки больше нет. А за пережитые волнения с Дорошем рассчитались парни Лукашина, то есть, его, Городецкого. Аркадий намекнул. Он, Городецкий, сказал Лукашину. Можно, наверное, обо всем теперь и забыть. Надо полагать, что у бывшего майора-диверсанта хватит все же ума не биться в стену, а жить дальше тихо и незаметно. Плетью обуха не перешибешь, это известно.

— Ну, как себя чувствует наш друг? — спросил Городецкий у Лукашина.

— Мне кажется, шеф, ребята мои неплохо поработали, дурь из головы малость выбили, — осклабился тот.

— Неплохо? — уточнил-повторил Городецкий.

— Ну… вы же сказали, что его нужно просто проучить.

— Я помню, что говорил. Просто думаю, поймет ли?

— Трудно сказать. — Лукашин пожал плечами. — Мне бы лично такого «разговора» надолго хватило, может, навсегда. Надеюсь, и Дорош образумится, поймет, что к чему. Да и что он теперь может? Бывший чекист, без должности… ха-ха-ха… Частное лицо.

— Ладно, посмотрим, — решил Городецкий. — Пусть подумает, работу поищет. В наше время это не так просто. Хотя с его квалификацией… Другое дело — кто ему теперь даст рекомендации! Сторожем куда-нибудь? Классный будет сторож, как думаешь, Лукашин? При других обстоятельствах я бы от бывшего «афганца» не отказался. Да еще с такой подготовкой. Но не понимают же люди, Лукашин, не понимают, что им добра желаешь, хочешь помочь!

Лукашин усмехнулся, розовый шрам на его узком и длинном лице изогнулся, обезобразил рот. Лукашин знал это, старался поменьше улыбаться, и оттого лицо его обычно было суровым, замкнутым. Веяло от главного охранника «Мечты» холодком, особым служебным рвением, официальностью. Подчиненные охранники, они же и телохранители шефа, Лукашина побаивались. Но Городецкому он нравился своей преданностью и прямолинейностью — с такими легче работается, не надо напрягаться, чтобы понять.

Лукашин даже теоретически идею шефа о привлечении Дороша к совместной работе не одобрил.

— Скажете тоже, Антон Михайлович! — фыркнул он с немалым и тревожным удивлением. — Козла в огород пускать. Какой из Дороша охранник? Через месяц все за решеткой окажемся.

— Ты плохо знаешь человеческую психологию, Лукашин. — Городецкий вернулся за стол, сел в высокое кожаное кресло, поворачивался в нем туда-сюда. — Из таких, как Дорош, как раз и получаются преданнейшие охранники и телохранители. Надо только помучить его, заставить отказаться от глупых убеждений. Идейная жизнь — для дураков, согласен? А кто живет попроще, приземленнее, те и счастливы. Вот ты счастлив, Лукашин?