Юрий Комарницкий: Возвращение на Подолье

В тот момент, опомнившись от неожиданности, на Харасанова набросился прапорщик.

— Вы что себе позволяете?! Я вас… — он размахнулся резиновой дубиной. Константин перехватил черную змею и закричал:

— Хватит!.. Хватит надо мной издеваться! Почему вы пришли опять без адвоката?.. Почему вы не заткнули рот этой паскуде, когда он меня оскорблял?!

Все тяжело дышали. Напряжение разрядил прапорщик.

— Товарищ следователь, он вам больше не нужен? Можно увести?

— Да, да, уведите, — поспешно втискивая листы в портфель, сказал следователь. — Харасанов, напишите прокурору письменный отказ… Впрочем, я вам назначаю судебно-психиатрическую экспертизу.

В какую он попал камеру, новичок не догадывался. Землистые лица даже казались симпатичными. Поощрительные слова “давай, давай, Валек, ты парень крученый”, приводили его в восторг. Ему казалось, нет, он был уверен, что в лице этих людей он обрел истинных товарищей. На воле, безнаказанно эксплуатируя женщин, он растерял, а возможно и вовсе не имел качеств так необходимых мужчине. Благородство, умение молчать были вытеснены эгоизмом сластолюбца. Он не понимал, что теперь его окружает не стайка легкомысленных женщин, а тридцать рецидивистов, деградировавших, выброшенных из жизни, давно потерявших надежду.

— А теперь, Валек, расскажи нам, что такое перестройка. Меня посадили еще при Хрущеве, — прохрипел старческий голос.

Из-под груды засаленного тряпья показалась плешивая голова, а затем худосочное тело, покрытое чешуей псориаза.

— О-о-о, Равиль проснулся, — обрадовался Калуга. — Поговори с новенькой, ана симпатичная, — закончил словами, от которых по камере прошел сдавленный смех.

Похожий на паука, сверкая радугой чешуи, Равиль сел на нару по-турецки скрестив ноги. Из-под черных сатиновых трусов выглядывали худые колени с вытатуированными звездами.

— Ну, давай, овца, расскажи что такое перестройка, и с чем ее на воле хавают [10] Едят .

Новичок уже начал улавливать, что его оскорбляют. В груди ёкнуло и впервые к сердцу подкатила волна страха.

— А х… его знает. Менты пахать не заставляют, в магазинах все есть, но все дорогое. Говорят, за границу можно свалить даже с судимостями.

Старый уголовник, улыбаясь хищной улыбкой, молча слушал. Внезапно он весь как-то напрягся. В желтых глазах вспыхнули злобные огоньки.

— Ты, овца, сам ни х… не знаешь. За границу свалить… Так тебя и выпустят. Ани только так базарят, а на самом деле только заявление подашь, через неделю опять на зону закроют.

Тема выезда за границу вызвала оживление. Один из заключенных возбудился больше всех.

— Они выпустят с пулей в башке на тот свет. Я в Алма-Атинский ВОВИР сто раз ходил. Хотел к братану в Германию уехать. Как только вызов пришел, они меня в ментовку забрали. Товарили две недели, пока не заставили на себя взять магазин. Свидетелей туфтовых нашли, короче, все сделали по уму. Теперь у меня шестая судимость. Ха-ха, выпустят! Нет! Я пайду другим путем. Автомат, пару гранат, на самолет и в Турцию.

Кто-то из заключенных его перебил.

— В Турцию или в другую страну валить нада с деньгами. Кому ты там без денег нужен.

— Может ты не нужен, а я себе найду место. Мне лишь бы свалить, а там уже через неделю буду в наемной армии. Мне похер за какую власть воевать. Лишь бы дали автомат и деньги платили.

Север, который разговаривал мало, которого все в камере боялись, как бы рассуждая с самим собой, произнес:

— А мне следак прошлый раз базарил, что на этот раз дадут вышку.

В камере воцарилось гробовое молчание. В один момент все ощутили фантастичность обсуждаемой темы и реальность происходящего. Вспыхнули и погасли искры надежды выбраться из бездны на свободу. Старый рецидивист разрядил обстановку. По опыту он знал, что в такие моменты в камере чаще всего вспыхивает бунт. Заключенные или схватываются между собой, или оказывают неповиновение администрации. Он понимал всю бесполезность бунтов в тюрьмах. Всех до единого разбросают по карцерам, изобьют и камера будет расформирована. Ему не хотелось побоев. Не хотелось перебираться в другую камеру, где опять предстоит ожидать очереди в получении нижнего места.

— А где ты, малай [11] Сынок , жил в Караганде?

Он назвал по-татарски заключенного сынком, что немало удивило находящихся в камере.

— Я? — переспросил тот, — я жил в Майкудуке [12] Майкудук - один из районов Караганды, он представляет собой микрорайоны, расположенные вдоль длинной улицы, которая спускается вниз по холмам. , возле магазина “Колос”.