Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

— Что есть? Деньги на курицу или курица?

— Ох, Сашок, до чего ты непонятливый.

Он выходит. Она кладет свои красивые руки Василию на плечи и говорит:

— Ну, как ты там, милый, вспоминал о своей маме?

Василий не спешит отвечать, поскольку последуют слова, которые в глубине души его самую малость заинтересуют.

— Ты, наверное, обижаешься, что я тебе не слала посылки? Не сердись, понимаешь…

— Понимаю, — перебивает он ее, — у тебя не было денег. Так?

— Откуда ты знаешь? — искренне удивляется она. Он продолжает невозмутимо улыбаться.

— Все говорят этот год тяжелый.

Обстановка в квартире совсем не изменилась На кухне тот же гарнитур, купленный дядей Володей, в прихожей — холодильник, приобретенный в царствование дяди Бори, а в комнате стол, шкаф, телевизор и кровать из незнакомого прошлого.

С роддома его привезли не в эту комнату, но урывки его детства прошли именно здесь.

“Интересно, где меня в детстве пеленали, если при моей памяти на эту кровать для меня было наложено ТАБУ [28] Запрет ”. Ох, это табу! О нем он впервые прочитал в книге “Дети капитана Гранта”. Кстати, прочитал он ее в подвале этого дома. Почему мне в этой квартире становится весело? Видать, оборотная сторона медали — раньше много плакал. И все же табу он нарушал. Правда, это получалось только тогда, когда ее любовники уходили на работу. В большинстве же случаев уходить приходилось ему. Выручал подвал под домом и другие норы.

А вот и “дядя” Саша.

— Сашок, ну как успехи? Принес?

— Беляшей взял десять штук, больше ничего нет.

Она зажигает газ, разворачивает жирную бумагу и, выплеснув на сковородку подсолнечную гущу, бросает туда беляши.

Это “блюдо” ему хорошо знакомо. Вторично зажаренные беляши его пища, пожалуй, с пяти лет. Они еще и чудесная закуска, но этот фактор он уловил, пожалуй, лет с семи.

У него в сумке пять бутылок пива. За эти пять бутылок он отдал все заработанные в зоне деньги. Правда, администрация еще купила ему билет. Итого его заработок в колонии строгого режима за три года составил семь долларов.

— Мам, у меня тут есть пиво, давайте выпьем.

— Пиво — это хорошо, — оживляется “дядя” Саша. — Нас с твоей маменькой как раз мучит жажда.

На его реплику она реагирует нервным смехом, а сыну говорит:

— Как ты, Васек, вырос… Уже угощаешь свою маму.

Он открывает три бутылки и, не дожидаясь, когда она сполоснет грязные кружки, прикладывается к горлышку.

Несмотря на то, что у пива мизер градусов, ослабленный организм поддается опьянению. В голове шумит, охватывает возбуждение. Такое же состояние, видимо, охватывает пребывающих в похмелье мать и Сашка. Он оказывается из породы козлов, на которых ей так везет. Ничего толком не зная о жизни Василия и его матери, начинает перевоспитывать:

— Ох, Василий, Василий, что ты с матерью делаешь? Она переживает, ночей не спит.

“Ага, не спит! Вместе не спите! Переживаете!” — думает он, продолжая улыбаться.

Она тоже захмелела. Лицо принимает скорбное выражение. В уголках глаз блестят пьяные слезинки.

— Да разве, Сашок, он понимает?

Продолжая улыбаться, сын смотрит на нее. В его взгляде нет и тени издевки, только завуалированная жалость. Его матери тридцать девять лет. Однажды Василий встретил человека, который знал ее со школьной скамьи. Не будучи философом, он охарактеризовал ее удивительно лаконично и исчерпывающе правильно. Правдивость его характеристики Василий понял всего несколько лет тому назад. “Безумно красива, распутна, синтементальна и жестока” — сказал о ней этот человек. Василий всегда задумывался над этой характеристикой, пытаясь найти зерна, из которых выросли эти качества. Перечитав в тюрьмах и лагерях ворохи литературы, такие качества как сентиментальность и жестокость в ней, он обосновал. Что ни говори, а у многих германских отпрысков эти качества бывают столь преобладающими, что порой бросаются в глаза. Дело в том, что его мать немка. Немка она и по отцу, и по матери, и по паспорту. Что касается распутства — это звено той цепи, которая выковывалась еще до его рождения, и о которой он судить не мог.

После второй бутылки пива Сашок воспринимает его молчание по-своему. Он что-то громко говорит в его адрес и неожиданно дает пощечину.

— Вот изобью тебя как собаку, будешь знать, — долетают до него слова. В кармане брюк у Василия выкидной нож, но пускать его в ход по такому пустяку глупо. Он поднимается с табурета и ударом колена в пах заставляет его взвыть. Пальцами правой руки он хватает его за горло и обращается к матери: