Стук в дверь заставил его встать. Он мог ждать кого угодно, только не оператора, который сейчас с'гоял перед ним, впервые так близко и крупным планом. Секунду он едва верил своим глазам, которые, вылезая из орбит, наткнулись на пристальный взгляд невероятного злорадства, производимого выражением лица, обезображенного шрамами и оспинами, оставленными, казалось, не болезнью, а горстью картечи. Оператор ответил на вызванный им шок улыбкой, обнаружившей еще один недостаток — желтоватые собачьи зубы.
— Так ты трюкач! — воскликнул он мягко. — Позволь представиться. Я Бруно да Фэ.
— Я знаю, — сказал он. — Вы указали на меня.
— Говори громче, саго [2] Дорогой (итал.) — Прим. перев.
. Да Фэ несколько глуховат.
— Я сказал, я видел вас раньше!
— Да, каждый когда-то видел кого-то раньше. Позволь мне тебе сказать. Я восхищен твоей работой.
— Очень забавно, — сказал Камерон.
— Не беспокойся, саго. Все, что случилось, забыто. Все изменилось.
Защищать виноватого? Камерон был удивлен.
— Пошли, — сказал он.
Город ночью был одет в огни, наподобие придурковато-гротескной женщины, густо намалеванной, чтобы скрыть явные дефекты и привлечь к себе внимание. По всей длине улицы, с которой Камерон впервые обозревал береговую линию, ярко сверкали пузыри, тянущиеся вдоль пирса и опоясывающие облезлый фасад казино; вертящиеся, карабкающиеся, кружащиеся аттракционы луна-парка были освещены по контуру разноцветными огнями, сливающимися в сплошное пятно. Какофония этой сверкающей вакханалии имела в верхнем регистре визг возбужденных от страха пассажиров центрифуги, над басовой частью доминировал рокот самолета, сталкивающегося с бимпмобилем на площади, а в среднем регистре такая смесь рок-н-ролла, шарманки и голосов зазывал, которая, усиленная громкоговорителями и мегафонами, достигла почти оглушающей степени.
— Son et tumiere (звук и свет), — говорил оператор, пока они шли сквозь толпы людей, тусующихся в каждой подворотне. — Как себя чувствуешь, саго?
— Нормально, — ответил Камерон.
Да Фэ читал по его губам.
— Ты знаешь, что тебе предстоит сделать?
Камерон, искавший глазами начальника полиции или сборщика налога, отсутствующе кивнул.
— Ты уверен?
— Да, почему вы спрашиваете?
— Понимаешь, не было времени репетировать, поэтому нам придется импровизировать. В конце концов, от трюкачей можно ждать чего угодно. Когда они в работе, они не подконтрольны. Это не имеет смысла, саго. Если автомобиль падает с моста или надо выпрыгнуть из горящего здания…
Они прошли по аллее, заполненной бильярдными автоматами и подошли к входу на пирс — воротам, охраняемым парой полицейских. Здесь да Фэ вытащил пропуск, позволивший им пройти через заграждение; затем он и Камерон направились к казино. Под ними, облитая лунным светом, собралась огромная толпа на берегу
— Видишь, саго, они пришли посмотреть, как будет прыгать трюкач.
Смотреть, как будет прыгать трюкач, подумал Камерон. Теперь, слушая неугомонный рокот толпы, он решил, что это, возможно, тот сорт зрителей, которые ждут с растущим нетерпением самоубийства или беглеца, предпринимающего свою последнюю отчаянную попытку спастись. Он помахал им рукой. Затем вдруг заметил сборщика налога. Сборщик налога стоял прямо под ним на песке, одетый в спортивную рубашку и слаксы, и всматривался в толпу. Мы смотрим не в том направлении и не за тем человеком, подумал Камерон…
— Что с тобой? — спросил оператор. — Что ты там увидел?
— Комедию, — ответил Камерон.
Готтшалк суетился позади камеры и штатива на парапете казино. На нем был белый льняной костюм и белое яхтсменское кепи, лихо сползшее набок, придавая ему вид жуликоватого моряка, он выкрикивал наставления техникам, которые вставляли батарейки в прожекторы, установленные на перилах и крыше. Когда Камерон и да Фэ пробирались сквозь спутанные электрические провода, режиссер скомандовал дать свет и, внезапно залитый потрясающим сиянием, наклонился и посмотрел в глазок камеры. Затем, распрямляясь, увидел Камерона и приветственно помахал рукой.
— А вот и ты, — сказал он.
— Да, — ответил Камерон. — Давайте с этим кончать.
— Терпение, мой друг. — Сначала мы дадим тебе переодеться. — И, провожая Камерона в казино через боковую дверь, дал ему пару теннисных тапочек, хлопчатобумажные штаны и белую майку. Камерон переоделся в мужской комнате. Выйдя через несколько минут, он увидел, что режиссер разговаривает с Ли Джорданом, одетым в точности, как он, и узнал спокойное красивое лицо и обезоруживающую мальчишечью усмешку героя из еженедельного телевизионного сериала «Хоудаун» [3] Название негритянского танца. — Прим. перев.
.
Читать дальше