Майкл Диллард - Последний Рубеж

Повинуясь голосу смотрителя, каменная глыба двери неслышно приоткрылась, вызывая узницу на выход. Т'Ри давно ждала этого. Проснувшись среди ночи и лежа с открытыми глазами, она напряженно вслушивалась в гнетущую тишину каменного мешка, куда сквозь узкую горловину потолочного оконца заглядывали звезды. Только они рассеивали темноту синим мерцающим светом. Этого вполне хватало привыкшей к полутьме Т'Ри, чтобы различать каменное ложе, чуть приподнятое над полом, застеленное тонкой жесткой подстилкой, сплетенной из старого тряпья прежними обитателями мешка, именуемого камерой. А спящего рядом маленького сына мать разглядела бы и в кромешной тьме.

Как ни осторожно поднялась она с ложа, ребенок тревожно вздрогнул, беспокойно заворочался, но не проснулся. Облегченно вздохнув, Т'Ри шагнула в угол, нащупала рукой свой аккуратно сложенный плащ и, накинув его на себя, подошла к двери. Та была приоткрыта ровно настолько, чтобы человек мог с трудом протиснуться в узкий лаз, а не свободно выйти. Упираясь ладонями в дверь, Т'Ри оттолкнула ее от себя и вышла в коридор.

Худощавый, темноволосый смотритель ждал ее с фонарем в руке. За его спиной неподвижно застыла человеческая фигура в длинном одеянии с капюшоном, скрывавшим адепта – весьма представительное лицо в иерархии колинару. Но как ни скуден был свет фонаря, по складкам одежды, по манере держаться в адепте легко угадывалась женщина, а у Т'Ри была лишь одна соперница – Т'Сей. И ее появление в коридоре темницы означало, что она добилась-таки своего и должна сейчас утвердить себя на место свергнутого противника.

Зная, что должно произойти, Т'Ри почувствовала острую физическую боль, пронзившую все ее существо. Но она была и остается, несмотря ни на что, адептом, в совершенстве управляющим своими эмоциями, и потому ее лицо выражало полное спокойствие. Да и какие эмоции помогут тому, кто должен выслушать приговор и смириться с ним?

Выдержав минуту молчания, смотритель заговорил, и его голос напоминал ночной ветер в пустыне.

– Колинару пришли к согласию, и решение принято.

«Без меня, – мысленно добавила Т'Ри, – и значит, против меня. Сначала меня без видимой причины отстранили от власти, а теперь осудили и лишили титула, хотя я не совершала никакого преступления.»

Боль не оставила ее, но еще острее сжал сердце страх за своего ребенка, которого у нее могут отнять. Но внешне она ничем не выдала своих чувств.

Т'Сей сняла капюшон, открыв бледное, с желтым оттенком, лицо, обрамленное черными, с проседью, волосами, сделала шаг вперед, выдвигаясь из-за смотрителя, и громким бесстрастным голосом объявила:

– Теперь я – Верховный Магистр колинару, а ты – никто, ничтожество. Но колинару воздают каждому по заслугам, и мы не можем лишить тебя высочайшего права: после твоей смерти твой дух будет вечно храниться в Великом Зале Мудрой Мысли.

Выдержав короткую паузу, она понизила голос и доверительно, почти сочувственно, проговорила:

– Ты слишком опозорила себя при жизни, и посмертного позора мы тебе не желаем.

– Что еще? – покорно спросила Т'Ри, и Т'Сей поняла, что речь идет о возможной высылке в уединенной горной резиденции Гол.

Новый Верховный Магистр сменила доверительный тон на строго официальный, с каким колинару обращаются к представителям других миров и к отступникам и еретикам своего мира:

– Если ты хочешь, можешь остаться на Гол и жить среди нас, но не как одна из нас, а как пария, как изгой.

– А мой сын? – непроизвольно вырвалось у Т'Ри, хоть голос не выдал ее тревоги.

– Он может остаться с тобой, – великодушно разрешила Т'Сей.

Т'Ри блаженно закрыла глаза и услышала продолжение:

– Но с одним условием… Мальчик очень талантлив. Его интеллект – мощная стихийная сила… А необузданная стихия опасна. И живя при тебе, он получит такое воспитание и обучение, что его сознание будет направлено в русло истинной философии вулканцев.

Это была явная пощечина Т'Ри и запоздалое обвинение ее в ереси, из-за чего она лишилась власти и титула и чем может заразить теперь своего сына. Но Т'Ри, будь она одна, только улыбнулась бы на это. Пусть колинару делают, что хотят: воспитывают и обучают, направляют «буйную стихию интеллекта» ее сына в русло «истинной» философии. Они излишне самонадеянны, а потому и слишком поздно берутся за его воспитание. По интеллекту он давно уже не ребенок, хотя ему исполнилось всего одиннадцать сезонов – неполных пять лет по земным меркам: подростки, которые в три раза старше его, с трудом усваивают те мыслительные процессы и конструкции, которые он постиг едва ли не с молоком матери. Он был не больше-не меньше провидцем, унаследовав от отца интеллектуальную мощь, а от матери – ясновидение. Но то, что отцу с матерью стало доступно после долгих трудов и многолетних тренировок, сыну было дано от рождения.