Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— А как с милицией?

— Ерунда. Пришла туда, а там уж все обошлось. Покалякала с этим лейтенантом. Ничего мужик, но глупый какой-то. Все стеснялся спросить, не я ли Гошу травану-ла. И так заезжает, и эдак, а ведь видно же, чего хочет узнать. А потом ему бумажку принесли, я так поняла, что со вскрытия. Тогда он начал выяснять, не дрался ли Гоша с кем-нибудь. Во чудик! Ну, я говорю, что, дескать, драться он не дрался, но вот помню, что пару раз его Шурик об забор стукнул головой, когда Гоша на меня бочку катил. Он тут так обрадовался, аж подпрыгнул... Подписала, где просил, да и пошла…

— Да ведь… — недоуменно произнес Серега. — Шурика-то теперь посадят!

— С чего это? — пожала плечами Люська. — Я что, сказала, что он его до смерти убил? Я, как было, так и сказала: и что тукнул, и что они потом помирились и вместе к тебе пить пошли…

— Ну да, — поджал губы Серега, — им это не помеха. Раз показала, что его Шурик стукнул, значит, на него и навалят. Наверное, при вскрытии оказалось, что Гоша от кровоизлияния в мозг умер. А сейчас знаешь, каково им? Могли ведь и они Гоше по мозгам дать, и «береты». Даже просто уронить могли случайно. Вот им и надо на кого-то свалить. Так что Шурика ты посадила…

— Ничего, вышку не дадут, — отмахнулась Люська. — Мне с ним детей не крестить…

— На суде увидитесь, — предупредил Серега.

— Ладно, завязывай, — буркнула Люська, — чего нам, про другое нельзя поговорить? И уж очень охота попробовать — такое объеденье…

«Правда ведь, — пристыдил себя Серега, — что я к ней пристал? Ведь она от души все это несла… У нее, конечно, не одна сотня через руки проходит, но и навар у нее небольшой, не те чины. А она вот так, с ходу, на сотню жратвы накупила, и мне принесла, хотя могла бы на этой сотне две сделать. Уж не влюбилась ли она по-настоящему? Я ведь человек малоценный, никуда особо не вхож, достать ничего не могу… Значит, от души. А с Шуриком верно — детей не крестить. Он, если б вчера был потрезвее да если б милиция не подкатила, мог бы нас ни за что ни про что по стенкам размазать. Пусть посидит».

Сегодня стол был «культурным», как выразилась Люська. Серега достал где-то чистую скатерть, накрыл ею порезанную и прожженную клеенку. Появилась старая материна хлебница, куда Люська тонкими ломтиками, по-московски, нарезала черный хлеб. Ломтиками разложили на тарелки горбушу, сервелат, ветчину… Под коньяк Серега нашел две хрустальные рюмки — не из стаканов же глушить. Люська сегодня тоже была не такая, как вчера. Краски на ней было поменьше, прическа поглаже, а главное, платье было куда как менее вульгарно. Светло-серое, шерстяное, немного свободное, оно ей очень шло и все элементы толстомясости достаточно скрадывало.

— Слушай… — сказал Серега. — А может, и мне приодеться?

— Давай! — усмехнулась Люська. — Только поживее, а то жрать уж очень хочется.

Серега вернулся, одетый в темно-коричневую тройку образца начала 80-х годов, желтую пакистанскую рубаху и бордовый галстук, успев по-быстрому соскрести с лица наросшую с утра щетину и даже причесаться…

— Нормально! — восхитилась Люська. — Прямо этот, Ален Делон! Бонжур, месье.

— Бонжур, мадам! — Оба заржали, и стало так хорошо, что еще до первой рюмки уже захмелели головы, проблемы и неприятности укатились под откос.

— У тебя какая-нибудь музычка есть? — спросила Люська. — Потанцевали бы.

У Сереги нашелся только старый-престарый катушечный магнитофон «Яуза» — один из первенцев отечественной аппаратуры. Записи были тех времен, когда бит-лы и роллинги были совсем молодые, а Серега — еще моложе.

— Это что? — удивилась Люська.

— Твист, кажется, — пояснил Серега, — мы его на школьном вечере, на выпуске плясали. А знаешь, как танцевали? Во, гляди!

Далее повторилась сцена из бессмертной «Кавказской пленницы», где Моргунов — Бывалый объясняет горцам: «Это вам не лезгинка, а твист!.. Берем один окурок и давим левой ногой… Берем другой окурок и давим правой ногой… Атеперь давим оба окурка одновременно…» Четверть века назад у Сереги выходило лучше, несомненно. Но тоща он не очень старался, а теперь… Все-таки он показывал свою молодость представительнице уже иного поколения, брейко-металлического. Тем не менее она с удовольствием повертела задом и похохотала.

— А вот еще такое было, шейк называется! — И под новую мелодию Серега запрыгал и затрясся. Шейк-шейк! Шейк-шейк!

Увесистая Люська тоже попробовала, но чуть не сломала каблук. Пришлось ей снять туфли. Посмеялись и сели за стол. Умяли и Серегино жарево, и еще порядочно снеди. Бутылка опустела наполовину. Очень кстати на катушке оказался блюз, который, несмотря на затертую ленту, еще можно было расслышать. Погасили свет и танцевали, обнявшись, прильнув друг к другу. Собственно, они просто ходили по комнате в такт музыке, то потираясь щекой о щеку, то целуясь. Что-то говорили, но бессвязно. Все было и так ясно. Правда, один раз Серега вдруг сказал: