Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

Владик все-таки выглядел при этом неважно, немного. по-холуйски. Мацуяма-сан тоже обернулся.,

— Очино приятно. Кендзо Мацуяма, — и вежливо поклонился, а затем дал Сереге визитную карточку.

— Ай м вери глэд ту си ю, мистер Панаев! — Клингельман сделал демократическую улыбку и тоже подал Сереге визитную карточку. Серега как-то чутьем понял, что и ему бы следовало дать свою, но откуда же ее возьмешь?

Пока он соображал, как выкручиваться, Клингельман произнес фразу, которую переводчица изобразила в следующем виде:

— Мистер Клингельман надеется, что ему удастся приобрести вашу картину, и полагает, что она будет украшением его коллекции современного искусства. Он также надеется, что вы найдете время посетить его в США. Он всегда будет рад видеть вас в своем доме. Он был бы рад, если бы вы разрешили взглянуть на ваши работы в вашей мастерской.

— Час от часу не легче! — громко вздохнул Иван Федорович на ухо Степанковской.

— А у него, у Панаева вашего, жилищные условия приличные? — прошептала Нелли Матвеевна.

— У кого они тут приличные?! — сокрушенно вздохнул Иван Федорович.

Серега это слыхал, ему стало жалко начальство.

— Передайте мистеру Клингельману, что я не привык показывать незаконченные работы, — сказал он переводчице.

Степанковская подарила Сереге весьма благосклонный взгляд. Иван Федорович нежно улыбнулся. Клингельман нахмурился, насколько позволял этикет, но тут же понимающе улыбнулся: дескать, иного я от тебя, голодранца, и не ждал!

Серега, воспользовавшись тем, что чета Розенфельдов и Мацуяма принялись в очередной раз обсуждать достоинства «Истины», решил пройтись по выставке и поглядеть, что же тут есть еще. Ребята выставлялись все больше молодые, кое-кто даже в дети ему годился: 20–25 лет согласно табличкам под картинами. Меньше — тридцати-тридцатипятилетних. Ровесников он не нашел вовсе, но были два-три старичка-любителя из бывших зэков. Творения у них, само собой, отражали лагерную тему. Похожие на картинки из жизни гитлеровских лагерей, которых Серега достаточно нагляделся, откровения эти за душу не брали. Мрачные, скрюченные фигурки, зеленовато-землистые лица узников, подчеркнуто безжалостные морды охраны, бараки, вышки, проволока — и никакой мысли. Если бы заменить ватники и ушанки на полосатые робы и береты, а гимнастерки с ромбами на эсэсовские мундиры, то мало бы что изменилось. Это была еще одна… новая ложь, убедительно замаскированная под правду.

Молодые изгалялись как хотели. Свобода творчества неслась на вороных! Какой-то В.П.Рожков… 1969 г.р., из Москвы изобразил колоссальных размеров зубастую рожу с густыми бровями. В отверстую пасть рожи уходил бесконечный эшелон с техникой, машинами, людьми, продуктами, животными, лесом, кирпичом, углем и прочим. Все понятно, наше благосостояние сожрал Брежнев. Молодой вы, товарищ Рожков, а уже глупый. А вот К.Л.Марусева, 1963 г.р., видать, долго думала, чем бы удивить народ, а потом нарисовала, извиняюсь, крупнокалиберную задницу, из которой высверкивал огромный глаз. Называлось творение «Взгляд в прошлое». Любопытные зрители могли посмотреть многих художников в натуральном виде: один неплохой паренек, старательно подражавший Пластову и в манере, и в колорите, изобразил «Автопортрет в бане с женой», где предстал эдаким распаренным русобородым удальцом, весело охаживающим веничком молоденькую пышную женку. Хорошо сделано, весело и по-доброму. Была еще отважная красавица, не побоявшаяся объявить миру: «Я — гений чистой красоты». Красавица позировала сама себе и так подробно все выписала, что ее можно было демонстрировать в анатомическом театре. Особенно рельефно смотрелись ребра, тазобедренные суставы и коленные чашечки.

Было много того, что не вылезало за привычные, классические рамки. Натюрморты, пейзажи, портреты — тысячу раз виденные, петые-перепетые и запетые. Очень много авангардного арьергарда — мало понятные самим авторам спирали, кубы и черные пятна, не вызывавшие ни эмоций, ни рациональных мыслей.

Задержался Серега только у двух вещей. Одна из них называлась «Красное яблоко». Около этого полотна у каждого появлялось ощущение, что он стоит перед стеклом, отгораживающим нишу, где на расписной скатерти лежит совершенно натуральное, так и просящееся в рот румяное яблоко размером с крупный мужской кулак.

Эффект был мощный; совершенно непроизвольно хотелось выдавить стекло и взять яблоко, но, увы, никто этого сделать не смог бы. Призрак удачи, счастья, благополучия, дьявольский обман… Другая вещь оказалась еще более сильной, хотя и принадлежала она кисти художника 1970 г.р., некоего Н.И.Иванова.