Александр Проханов - Востоковед

– Вы мой мечтатель.

Он сладостно замер, боясь, что руки соскользнут с его плеч и исчезнут. Накрыл их своими ладонями и целовал, чувствуя шевеление ее пальцев. А потом бурно, страстно поднялся, обнял, прижался губами к горячей шее, ловя серебро цепочки. И в бушующем, слепом, счастливом порыве целовал ее голое плечо, ложбинку груди, дышащий живот. И тьма то разгоралась, слепила лучистыми вспышками, то меркла, и их качало на бархатных дивных волнах.

Они лежали, словно их выбросило из моря прибоем. Он чувствовал льющийся из окна прохладный запах моря и сладостный аромат ее духов.

– Ты моя любимая!

Ночью они просыпались, их пробуждения были бурными, и он, подходя к окну, видел ночной Босфор с огнями проплывавших кораблей.

Утро было ослепительное. Он открыл глаза с молодым ликованием. Ее не было рядом, но еще были теплыми оставленные ею отпечатки. Окно светилось лазурью близких вод и небес. На спинке кровати висело ее платье. На стене красовался пейзаж с домиком и пальмой.

Торобов гибко поднялся, испытывая небывалую юношескую легкость. Босфор брызнул на него ослепительной синевой. Торобов набросил халат и босиком спустился по теплым ступеням на первый этаж. Дверь в сад была открыта. Виднелась скульптура дельфина, которую вечером он не мог разглядеть. В дальнем углу дворика стояла Вера и разговаривала по телефону. Халат соскользнул с ее плеча, и оно сверкало. Он хотел к ней незаметно приблизиться и поцеловать это обнаженное ослепительное плечо.

Он услышал ее голос, говорящий по-английски:

– Он еще спит. Он направляется в Сирию. Вы должны торопиться. День-другой я сумею его удержать.

Торобову показалось, что на мгновение стало темно. Солнце почернело, и на землю легла тень – на клумбу с крокусами, на скульптуру дельфина, на фасад нарядного дома. Только голое плечо ее продолжало сверкать.

Он испытал удар. Так ныряют в теплую лазурную воду и натыкаются на острую балку, пробивающую череп.

Все, что он недавно чувствовал, все несказанное счастье было искусным обманом. И запах роз, и синий пролив с белыми кораблями, и скрипучая двуколка, запряженная добродушным ишачком, и невысказанная мечта о том, что можно уклониться от жестокого задания, скрыться вместе с любимой среди стран и народов. Все было обман. И он, обольщенный, забыв свою звериную чуткость, неусыпную бдительность, позволил себя обмануть.

Боль была нестерпима. Пока она длилась, сгорало дотла его обожание, любовь, упование на счастливую жизнь. Он повернулся и тихо возвратился в дом.

Она угощала его завтраком, подносила кофе с омлетом. Он благодарил, целовал ей руку.

– Что-нибудь случилось, родной? – Она заглядывала ему в глаза. – Ты чем-то озабочен?

– Мне нужно отлучиться в университет. Решить наконец проблему с контрактом.

– Хочешь, поедем вместе?

– Да нет, оставайся. Я скоро вернусь. Накуплю всякой вкусной всячины, вина. И мы проведем вместе еще один счастливый день.

Он вызвал такси, поцеловал вскользь ее щеку, ее розовые лживые губы и поехал на Гранд-базар получить сирийский паспорт. Знакомый торговец передал ему новенький паспорт, из которого смотрело на него сумрачное утомленное лицо старика.

На контрольно-пропускном пункте на турецко-сирийской границе скопилось полсотни фур, множество легковушек и грузовичков, длинные обшарпанные автобусы и толпящийся люд, стремящийся попасть в Сирийский Алеппо. Сновали лоточники, продающие газированную воду, фанту, несвежие сэндвичи. Люди сидели под навесами, лежали на земле под деревьями, уныло слонялись, изнывая от жары и усталости. Пограничники оформляли бумаги, отбирали паспорта, вяло отгоняли нетерпеливых, наседавших на шлагбаумы путников.

Торобов, угрюмый, чувствуя немощь, глубинную, блуждающую вокруг сердца боль, сидел на саквояже, отдаваясь вялому течению времени, которое медленно двигало скудную тень дерева. По соседству десяток молодых людей, сдержанных, с одинаковым выражением темных, огненных глаз, ели лепешки, запивали пресной водой. Все они были с подстриженными бородками, кто в круглых чеченских шапочках, кто в картузах, а один в плоской афганской шапочке, похожей на ржаную ковригу.

Они слушали мужчину, который был старше их, носил густую, из-под самых ушей бороду, выглядел предводителем их небольшой группы. Торобов слышал его русскую речь:

– Если будет угодно Аллаху, Он каждого проведет сквозь ушко иглы, каждому вложит в иссохшие уста ягоду винограда, каждому продлит жизнь, до той минуты, когда он будет готов войти в рай. Это говорил один мудрец, рожденный шесть веков назад в Багдаде. Забыл его имя.