Александр Тамоников - Выжженный плацдарм

Ополченцы одобрительно загудели. Жертвовать собой в такой ситуации – полный идиотизм.

Силовики тоскливо помалкивали, потом потихоньку начали ругаться друг с другом. Судя по всему, «партия мира» оказалась сильнее «партии войны».

– Не стреляйте, мы выходим! – прозвучал хриплый выкрик.

Прошло еще какое-то время, потом в окопах кто-то завозился, появились первые поднятые руки, сжимающие автоматы.

– Прогресс наметился, – прокомментировал ситуацию лейтенант Максимов, у которого одна щека была испачкана кровью, а на второй красовалась фиолетовая припухлость.

Украинские силовики с опаской высовывали головы, вставали. Они выбрасывали оружие и выходили в поле, испуганные, нервные. Росла горка оружия. Десантники выстраивались в шеренгу у остова грузовика, хмуро смотрели в землю. Ополченцы подходили ближе с автоматами наперевес, с любопытством разглядывали врагов.

Их осталось шестнадцать человек. Плюс полдюжины раненых, которые громко стонали и уже не помышляли о победе демократии в отдельно взятом унитарном государстве.

Нестеренко подошел, по наитию вычислил старшего. Знаков различия у офицера не было, но как не заметить выправку кадрового военного и взгляд, свойственный только командиру? Приземистый мужик с презрительной гримасой на небритом, но холеном лице не стал отводить глаза, хотя Нестеренко и чувствовал, что ему очень даже не по себе.

– Представьтесь, – заявил Олег.

– Капитан Шелех, командир третьей роты третьего батальона аэромобильной бригады, – неохотно проговорил пленный. – Может, вы тоже представитесь?

– Капитан Нестеренко, отдельная штурмовая рота спецназа.

– Спецназа?.. – Губы украинского капитана презрительно скривились.

– Представьте себе. – Олег развеселился. – У нас, террористов, те же рода войск, что и у вас. Люди в них служат точно такие же. И если слово «спецназ» вызвало у вас такую иронию, то посмотрите вокруг. Черт бы вас побрал, капитан! – Нестеренко злобно скривился. – Зачем вы сюда пришли со своими солдатами?

– А вы догадайтесь. – Капитан подобрался, расставил ноги. – Мы пришли дать отпор вооруженной агрессии со стороны России и боевиков, купленных ею.

– Ладно, капитан, – сказал Нестеренко. – Давайте не будем агитировать друг друга. Это бесполезно. Вас не расстреляют, не делайте такой мужественный вид. Собирайте раненых, да без глупостей. Мертвых отнесите туда. – Он показал на покатую ложбину метрах в ста от дороги. – В танках тела оставить. Вытаскивать их оттуда – долгая песня. Позднее мы передадим трупы вашим представителям для погребения. И бегом, капитан! У вас есть двадцать минут. Не успеете, я могу и передумать вас отпускать. Пойдете по дороге на запад, рано или поздно доберетесь до своих.

Пленные ковырялись в траншеях, выискивали живых среди мертвых, наспех перевязывали их. Они оттаскивали тела, куда было сказано. Их охраняли четверо ополченцев, дабы дурь не ударила в горячие головы.

Ротному некогда было на них любоваться. Дел масса!

– Рядовой Галанин, ПЗРК на плечо, и чтобы небо было мирным! – выкрикнул он. – Максимов, Федорчук, организовать посты. Привести в порядок позиции, поставить пулеметчиков! Гранатометы в укрытия! Не брезговать трофейным оружием. Оно ничем не хуже нашего, а зачастую и лучше. Пополнить боеприпасы! Связаться с танкистами-шахтерами. Пусть сидят в своей коробке и даже по нужде ее не покидают. Единственную целую БМП развернуть на запад. Взвод Максимова контролирует восточное направление, Федорчука – западное. Противник обязательно захочет отбить блокпост. Надо костьми лечь, но не дать ему это сделать! Наступать он может с любого направления!

Славик Вербин носился по траншеям и дублировал приказы командира роты.

– Как, капитан, вы еще здесь? – изумился Олег, обнаружив, что «досрочно освобожденные» еще не покинули блокпост, продолжали работать. – Вы решили к нам прибиться? Может, вам оружие выдать? А ну заканчивайте быстрее, и марш отсюда!

Украинские солдаты торопливо уходили по дороге на запад, волокли стонущих раненых. В живых осталась горстка, двадцать с небольшим человек. Не менее шестидесяти силовиков нашли свой последний приют в овраге, рассекавшем поле. Посеченные осколками, нашпигованные свинцом, они валялись в общей куче, с вывернутыми конечностями, синими лицами, застывшими глазами, охваченными болью.

Ополченцы старались не смотреть туда. Никто не ликовал. Не очень-то радостно, что погибла куча парней, таких же, как они сами, но по прихоти злого рока оказавшихся на другой стороне.