Юлия Латынина - Джаханнам, или До встречи в Аду

Джип притормозил у ворот, и из иномарок вылезли двое в штатском. Травкин и Яковенко выпрыгнули из джипа, и следом за ними высыпались обвешанные оружием бойцы.

Двое в штатском замахали перед Травкиным руками, мол, нельзя. Травкин раздвинул чекистов и, не оглядываясь, прошел мимо.

– Свои, – презрительно сказал им Яковенко.

Проходя на территорию, он мимолетом нагнулся: железо было пробито насквозь, из утоптанного снега торчал разваленный на две половинки шариковый подшипник размером с куриное яйцо.

За воротами начиналась расчищенная площадка, с трех сторон окаймленная сугробами. Ночь была неожиданно светлая, несмотря на облака: лунный свет словно подныривал под тучи и отражался между ними и снегом. Справа к морю тянулся обшитый жестью двухэтажный барак. За сугробами, огибая площадку и домик гигантской буквой П, шла отличная полоса препятствий, метров на двести: со столбами, перекладинами, растяжками, – все, чего душа может пожелать. Перед крыльцом барака стояли пятеро. Один из них, в кожаной куртке с огромным меховым капюшоном, быстро пошел навстречу новоприбывшим.

– Вы кто такие?

– Из Москвы, – коротко сказал Яковенко, взмахнув корочкой. Спецназ ГРУ за его плечами не располагал к шуткам.

– Осторожно, там могут быть мины, – сказал человек с капюшоном.

Травкин спустил с поводка овчарку, та взбежала на крыльцо, обнюхала низ двери, встала лапами на дверную ручку, еще раз принюхалась, завертелась на месте, гавкнула и сбежала с крыльца.

По приказу Травкина один из джипов въехал во двор, оставляя четкие следы протекторов в полусантиметровом снегу. Асфальт на пятачке был идеально чист – безо всяких подтеков и наледей, столь обычно образующихся при чистке дворов нерадивыми дворниками, – и только свежевыпавший снег лежал на нем, как тополиный пух. На сугробе сидели три синегрудых снегиря, неизвестно с чего проснувшиеся ночью, и, склонив головки, наблюдали за людьми. Яковенко заметил наверху, на одном из окон, кормушку, а на крыльце – следы белок и птиц.

Бойцы размотали стальной трос, зацепив один конец за дверь, а другой – за машину, Травкин сел за руль и нажал на газ. Заводской брони на джипе не было, но все ж таки бронежилеты и пуленепробиваемые стекла давали кое-какую гарантию. Все присутствующие попадали в сугроб.

Дверь сорвало с петель, и тут же грохнуло. Из окон наверху вылетели стекла, снегири, негодующе чирикая, разлетелись кто куда.

– «Фенька», – чуть презрительно сказал Травкин.

Они вошли внутрь, пустив вперед Сельму. В доме было темно, как в могиле, и Травкин освещал путь мощным фонариком: нажимать на выключатели в этом месте ему не хотелось.

Внутри начиналась обшитая деревом прихожая, без каких-либо признаков человеческого присутствия. Слева тянулся ряд осиротевших гвоздиков: даже старый ватник и тот никто на них не оставил. Дальше шел коридор, и в его конце через приотворенную дверь виднелся краешек солдатской казармы, с двухъярусными кроватями, аккуратно заправленными шерстяными одеялами. Яковенко осторожно шагнул в коридор. Пошел уже третий день, но на него внезапно пахнуло застарелым мужским потом.

– Откуда ты знаешь про эту базу? – спросил Яковенко.

– Пол-Кесарева знало. По всем бандитам шухер пошел, что вот приперлась какая-то спецчасть, отремонтировала базу и тренируется не то корейцев крошить, не то китайцев отражать. Они ни к кому не лезли, и к ним никто не лез.

– Долго они тренировались?

– Неделю. Или две.

Яковенко осуждающе присвистнул.

– А мало ли у нас спецчастей? – с горечью сказал Травкин. – Спецчасть на спецчасти сидит и спецчастью погоняет. Вон, таможня и то свой спецназ завела. Скоро санинспекторы будут в краповом берете ходить.

Сельма, виляя хвостом, побежала вниз по лестнице, и оба командира осторожно последовали за ней. Темнота внизу стала еще гуще. Под потолком журчали трубы, да шуршал огонь в мощном газовом котле. Луч травкинского фонаря выхватил из тьмы полуотворенную дверь, обшитую сталью. Сельма без колебаний проскользнула в дверь, и командиры, переглянувшись, последовали за ней.

За дверью располагался тир: солидный, длинный, с мишенями и иссеченной пулями стеной. Яковенко мгновенно бросилось в глаза основное отличие этого тира от тех бесчисленных мест, где он привык тренироваться. Среди мишеней не было вырезанных из дерева фигур заложников: женщины с ребенком, очкастого профессора, согбенного старика, за поражение которых стрелку насчитывали штрафные очки. Для тех, кто тренировался в этом тире, заложники были не объектом защиты, а целью для пули.