Виталий Зорин - Карантин

– То-то, – недовольно пробурчал Игорь, вновь заводя машину. Но уже через минуту хорошее настроение вернулось к нему. Не умел, похоже, он долго держать обиду на кого бы там ни было. Видно, действительно, мрачное выражение лица ему придавал лунный свет.

– Везет мне на попутчиков на этой дороге! – сказал он. – Недели две назад, еще до начала ваших учений, подобрал тут одного человечка. Как и ты, тоже сдвинутым был, но поболе. Из поселка Пионер через степь бежал. Видать, от жары умом основательно тронулся. Орал, что его людоеды преследуют, все за руль хватался, требовал, чтобы я его срочно в милицию доставил. Ну я и доставил, жалко, что ли? Тем более – по пути, хотя поначалу хотел в дурдом сдать… Да…

Все собираюсь в отделение зайти, поинтересоваться, что с ним. Да некогда, времени выкроить не могу.

Полынов в очередной раз отхлебнул из бутылки и с интересом посмотрел на Игоря. Тень от светозащитного козырька на ветровом стекле падала на водителя, и Никита не смог рассмотреть выражение его лица.

Надо же, как переплетаются судьбы! Оказывается, его спаситель в свое время подвозил гражданина Осипова Евгения Юрьевича, жителя Пионера-5, единственного свидетеля массового каннибализма в поселке, бесследно исчезнувшего затем из психбольницы.

Бесследно и, похоже, безвозвратно, так как именно на основе его показаний и началась эта катавасия с воинскими учениями.

Тридцать километров было до Каменки. Ехали около часа. Несмотря на показушно наплевательское отношение к машине, Игорь берег свою «кормилицу» и вел пикап по разбитому шоссе весьма осторожно.

Всю дорогу он неумолчно болтал, рассказывая о своем нехитром житье-бытье, а Никита слушал, методично отхлебывая из бутылки, кивал, изредка вставлял в монолог Игоря междометия. Как он понял, его новому знакомому нужен был не собеседник, а слушатель.

Так в основном и бывает между двумя попутчиками.

Ничего выдающегося в жизни Игоря не было, разве что служба в Афганистане и плен у моджахедов.

Но как раз об этом он рассказал скупо, в двух словах, с затаенной грустью, и сразу стало понятно, что те далекие военные будни и память о настоящем солдатском товариществе являются для него сокровенной святыней, куда посторонним вход заказан. Зато о последующей своей жизни, в общем-то, весьма «нескладушной», Игорь рассказывал без тени уныния и даже с юморком. После армии он работал аппаратчиком на насосной станции, обслуживавшей водовод поселка Пионер-5. Когда рудник в поселке закрыли, уволился и подался в «челноки» – возил шмотки из Китая и Турции. Впрочем, длилось это недолго. Не имея коммерческой жилки, быстро прогорел и решил поддаться на уговоры тестя и пойти работать механизатором в совхоз. Но как раз в тот день, когда они с тестем обмывали столь знаменательное событие, руководство совхоза подписало договор с немецкой фирмой о создании совместного российско-германского агротехнического объединения, и не только Игорь остался не у дел, но и тесть, и все остальные наемные работники совхоза. Как оказалось, единственным вложением в новое объединение со стороны России была земля, а все остальное – немецким. Сами немцы пахали землю на немецкой технике, сеяли элитные сорта немецкой гречихи, обрабатывали поля по немецкой технологии, собирали урожай с немецкой скрупулезностью и тщательностью – и вывозили все, вплоть до тюков соломы, в Германию. Что доставалось России, одному богу известно – да и то, наверное, его католическому образу и подобию, а не православному. К счастью, тестя на тот момент осенила идея с газированной водой, и теперь в отличие от остальных жителей Куроедовки его семейство жило более-менее безбедно. И все же в тоне Игоря Никита уловил нотки злорадства по поводу нынешней засухи – хрен, мол, немцы в своей Германии в этом году гречиху лопать будут. Пусть прошлогоднюю солому жрут.

Когда подъехали к Каменке, стало светать. Луна еще не успела спрятаться за горизонт, а на востоке уже разгорался рассвет, и окружающий мир начал приобретать естественные краски, будто черно-белое кино постепенно вытеснялось цветным.

Каменная степь заканчивалась резко и сразу – двадцатиметровым, почти отвесным обрывом в небольшую, пересохшую до ручейка речку Бурунку. За речкой начиналась холмистая местность, и на одном из пологих холмов, как на ладони, открывался взгляду районный центр Каменка. Небольшой городок – или большой поселок. Лишь в центре стояло около двух десятков двух– и трехэтажных домов, а все остальные были одноэтажными частными домиками с огородиками и садами. С высоты обрыва, по краю которого проходила дорога, Каменка смотрелась живописно, и от ее планировки веяло неистребимым укладом советских времен – «новые русские» не спешили вкладывать капиталы в захолустный городишко.