Евгений Сухов - Литерный поезд генералиссимуса

Рейхсминистр громко рассмеялся:

— Дорогой Фридрих, только не надо относить меня к русским шпионам. Наверняка где-то в ваших тайных архивах пылится мое дело и там сказано, что мой второй родной язык — русский! Вам ли не знать, что родился я в Ревеле, учился в Риге, а высшее образование получил в Московском высшем техническом училище…

Адмирал Канарис качнул головой:

— Я в курсе вашей биографии, образование вы получили по специальности инженер-строитель.

— Все так… А голос, что вы слышите, принадлежит диктору Юдке Берковичу Левитану, кстати, еврею… Фюрер как-то обмолвился, что первым, кого он вздернет на виселицу, когда возьмет Москву, будет именно Левитан.

Вильгельм Канарис хмыкнул:

— Судя по всему, кончина этого бедного еврея откладывается на неопределенное время. И все-таки, чего он там наговорил?

— А он сказал о том, что войска Шестьдесят девятой и соединения Седьмой гвардейской армии Степного фронта штурмом овладели Белгородом. И в этот же день после напряженных уличных боев был освобожден город Орел. И по приказу Верховного главнокомандующего Сталина в городе Москве в честь знаменательной победы советской армии будет произведен артиллерийский салют.

— Проклятье! — невольно выругался Канарис.

— Надеюсь, вы не позвонили в рейхсканцелярию, чтобы сообщить… так сказать, важную новость о кончине Сталина?

— Не успел, — глухо произнес адмирал.

— Хочу сказать вам по секрету, что фюрер в последнее время высказывается негативно о вашей работе. Собственно, я пришел затем, чтобы предупредить вас… Есть вещи, которые не следует говорить по телефону… даже главе разведывательного ведомства. Кстати, сам Левитан уроженец Белгородской области, а потому он особенно эмоционально говорил об освобождении Белгорода. — Выпив коньяк одним махом, рейхсминистр сказал: — А коньяк великолепный!

— Вы пьете коньяк как русский, — сумрачно заметил адмирал Канарис.

— Что поделаешь, я очень долго жил среди русских, так что некоторые их привычки достались и мне, а привычки — такая скверная штука, что передаются быстро, как заразная болезнь.

Попрощавшись, Розенберг вышел из кабинета, оставив Канариса в глубокой задумчивости.

Подняв со стола узкий вскрытый пакет с сургучовой печатью, Мишин сурово спросил Тимофея:

— Знаешь, что в этом пакете?

Старший лейтенант Романцев невольно напрягся: что же такого в нем может быть?

Разговор принимал драматический оборот. Никаких серьезных грехов он за собой не находил. А ведь каких-то несколько минут назад ему думалось, что его вызывают к начальнику военной контрразведки СМЕРШ лишь затем, чтобы проинструктировать перед очередным заданием.

— Никак нет, товарищ полковник! — браво отвечал Тимофей.

— А вот ты все-таки вспомни, покопайся поглубже в своей памяти, — столь же сурово произнес Валерий Николаевич, не сводя со старшего лейтенанта строгих глаз. — Чего ты на меня ангелом-то смотришь? Грешков, что ли, никаких нет?

— Ничего такого, что могло бы опорочить честь советского офицера и военного контрразведчика, я не совершал, — твердо произнес старший лейтенант Романцев, не отводя взгляда.

— Ты уверен?

— Да!

— Ну тогда слушай, вынужден тебе зачитать, — суровости в голосе полковника прибавилось: — «Старший лейтенант Романцев Тимофей Степанович, старший оперуполномоченный войсковой разведки СМЕРШ 30-й армии приказом № 344 от 5 августа 1943 года направляется в распоряжение ГУКР СМЕРШ для дальнейшего прохождения службы. Начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны СССР, комиссар ГБ 2-го ранга В.С. Абакумов ». Ну что тут скажешь? Поздравляю тебя! — широко улыбнулся полковник, глядя в слегка растерянное лицо Романцева, и протянул широкую ладонь.

— Спасибо, товарищ полковник, — сказал старший лейтенант Романцев, крепко тиснув короткие толстые пальцы. — Не ожидал!

— Немедленно собирай вещи и выезжай! Москва ждать не любит. Не стал чинить препятствия, хотя, — губы полковника плотно сжались, — расставаться с тобой мне жаль! Куда тебя направят, не знаю, но уверен, что ты проявишь себя на любом месте и в любой должности. Работать ты умеешь. И еще вот что, — понизив голос, проговорил полковник, — тут такое дело… чисто житейское, пойми меня правильно… Не знаю, что там у тебя получилось, но к тебе посетительница какая-то пришла. Здесь я тебе ничем не могу помочь. Думаю, что дело серьезное, спровадить ее не в моей власти. Давай разреши эту беду самостоятельно! И… счастливой дороги!