Евгений Сухов - Литерный поезд генералиссимуса

— Договорились, товарищ Сталин, — ответил Андрей Иванович, стараясь не выдать своего разочарования.

Пробило восемь часов утра — время, когда следовало разбудить Сталина. Иосиф Виссарионович лежал, не раздеваясь, поверх одеяла на правом боку, слегка подогнув ноги. Снял лишь только сапоги, которые аккуратно поставил подле кровати. Дышал он глубоко и ровно, слегка посапывая. Будить его было жаль. После секундного колебания Иван Александрович наклонился над Верховным и произнес:

— Товарищ Сталин, вы просили разбудить.

Иосиф Виссарионович пробудился мгновенно, перевернувшись на спину, спросил:

— Уже восемь?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Скажите, чтобы приготовили к завтраку крепкого чая. Можно лимон, если есть.

— Распоряжусь, товарищ Сталин, — сказал Иван Александрович и вышел из комнаты.

Во дворе Серов встретил дежурного майора и передал пожелания Сталина. Выслушав, офицер немедленно заторопился к речке, где располагалась полевая кухня.

Позавтракали быстро, по-деловому. Серов прошел по деревне, проверил посты. Все были на своих местах. Предстоящий отъезд пока их не касался. Пограничники уйдут в самую последнюю очередь.

Подле забора стоял сталинский «Паккард». Возле него прежний шофер заботливо протирал светлой ветошью и без того чистые крылья. Машина сверкала как полированная.

Офицеры готовились к отъезду. Выглядели напряженными, явно нервничали, подобное состояние бывает лишь перед дальней дорогой. Их настроение выдавало лишь количество папирос, выкуренных больше обыкновенного. У грузовика по команде «вольно», спрятавшись в тени, стояло отделение автоматчиков.

Все готовились к отъезду. На станцию уже подогнали спецпоезд, и охрана, разместившись в теплушках, терпеливо дожидалась появления Верховного главнокомандующего. Следовало доложить, что все приготовления закончены и можно выезжать.

Уже шагнув в комнату Сталина, Иван Александрович увидел через оконце, как с речки тягач тащит полевую кухню.

— Можно выезжать, товарищ Сталин. Спецпоезд подошел.

Иосиф Виссарионович согласно кивнул, а потом спросил:

— Что вы дадите хозяйке за наше проживание?

Пожав плечами, Серов отвечал:

— Предложу сто рублей, думаю, что она останется довольна.

Иосиф Виссарионович неодобрительно покачал головой:

— Думаю, что этого будет недостаточно. Отдайте ей продукты, которые здесь остались, — показал он на чулан, где были сложены ящики с тушенкой, крупы, макароны.

— Хорошо, товарищ Сталин, — вынужден был согласиться Серов.

— А что у вас там? — показал Иосиф Виссарионович на картонные коробки, стоявшие подле чулана.

— Фрукты: апельсины, яблоки, груши…

— Оставьте ей и фрукты, — распорядился Верховный главнокомандующий.

Иван Александрович невольно нахмурился.

— Товарищ Сталин, хочу честно признаться, я ей ничего не хотел оставлять.

— Почему? — удивился Иосиф Виссарионович, с любопытством посмотрев на Серова.

— Когда мы этот дом для вас подбирали, так она никого не хотела пускать. Скандал устроила. На всю улицу кричала, дескать, при немцах полковник в моем доме жил, а сейчас какой-то генерал будет жить, а когда же я буду в своем доме жить?

Иосиф Виссарионович весело рассмеялся:

— А хозяйка забавная. Знаете что, отдайте ей еще и вино. Я видел в шкафу три бутылки.

— Хорошо, товарищ Сталин, — лишь вздохнул Иван Александрович.

— Значит, машина уже ждет?

— Так точно, товарищ Сталин, можно выезжать. Я вас провожу до станции, а потом поеду на аэродром и встречу вас в Москве.

— Договорились, товарищ Серов, — согласился Сталин и вышел во двор.

Минут через тридцать были на железнодорожной станции. Паровоз стоял на парах, тяжело отдуваясь, и ждал команды к отправлению. Оцепление разомкнулось и пропустило тяжелый бронированный «Паккард» к самому вагону в сопровождении грузовика с автоматчиками.

Иосиф Сталин вышел из автомобиля, улыбаясь. По его лицу было заметно, что поездкой он доволен. О чем-то переговорил с Ворошиловым, что-то сказал подошедшему Жданову и, кивнув на прощание Серову, стоявшему здесь же, на платформе, поднялся в вагон.

Загрузилась в вагоны сталинская охрана, вышедшая на перрон размять ноги; следом заторопилось снятое охранение, а когда на платформе осталось всего лишь несколько сопровождающих, паровоз отдал протяжный прощальный гудок и шумно потянул за собой состав.