Евгений Сухов - Литерный поезд генералиссимуса

Посмотрев на часы, Федор Марчук сказал:

— Скоро подлетит, давай, поджигаем!

Вытащив портсигар, сделанный из дюраля, он сунул папиросу в уголок рта и закурил. Наклонившись, сунул горящую спичку в сухую траву. Огонь благодарно принялся за лакомство: трава вспыхнула, пустив к небу неряшливое облачко копоти, затрещали обожженные пламенем ветки, и яркий огонь, разрывая ночь длинными языками, устремился к небосводу, всерьез намереваясь пожарить ее разрумянившиеся бока.

Следующие две копны вспыхнули почти одновременно и занялись огнем сильно, ярко, будто бы возгорались наперегонки. Отодвинули в стороны плотный мрак и вогнали его в неровный строй тополей, угрожающе застывших на краю поляны.

— Почему-то Советы молчат, что от Сталина одни щепки остались, — произнес Марчук поглядывая на небо. Оно было безмолвным, темным, если что и нарушало ночную немоту, так это слегка потрескивающие костры.

— Наверное, замену подбирают, — предположил Стас Гайдук.

— Замену? — с интересом посмотрел Марчук на приятеля. — А я смотрю, ты с чувством юмора. Это хорошо… Что-то прежде я не замечал за тобой подобного. Замены Сталину нет и быть не может! Все остальные в сравнении с ним всего лишь лилипуты… Ага, кажется, наш самолет летит, — повернулся он на звук работающих двигателей.

Военно-транспортный самолет, едва не задевая выпущенными шасси макушки деревьев, пролетел над полем, разок качнул крыльями, приветствуя людей, стоящих в центре поля, а потом, развернувшись, пошел на посадку.

— Знаешь, что я сделаю, когда окажусь в Берлине? — мечтательно произнес Марчук. — Напьюсь до чертиков, а потом пойду в свой любимый бордель! Так и буду там жить с неделю со спущенными штанами. — Его сухой смех перекрыл рокот моторов. Выбрав место для посадки, самолет прокатился по полю, разметав ветром от лопастей горящие головешки. Прокатив сотню метров, остановился. Дверь фюзеляжа открылась, и из глубокой темноты кто-то нетерпеливо замахал им рукой.

— Пошли, — поторопил Марчук, все более ускоряя шаг.

Первым по сброшенной лестнице вовнутрь самолета прошел Гайдук, за ним зашагал Марчук. Зачем-то приостановился у самого входа и, обернувшись, будто бы прощаясь, посмотрел на гаснувшие в траве поленья, а потом решительно шагнул в фюзеляж самолета.

— Здравствуй, сосед, — проговорил Тимофей. — Давно не виделись, — шагнул из темноты и в следующее мгновение со всего размаха ударил в лицо Марчука, рухнувшего тотчас на стоявших позади бойцов.

— Тяжелая у вас рука, товарищ старший лейтенант, — проговорил старшина.

— Ничего, так оно вернее. Это не насмерть. — Нащупав на гимнастерке ампулу с ядом, вытащил. — Ага… Вот она.

Старшина сноровисто перевернул Марчука на бок, быстро связал ему руки заготовленной веревкой.

— Все! Теперь он от нас никуда не денется.

Похлестав бесчувственного Марчука по щекам, Захарчук сказал:

— Просыпайся, уже приехали.

Марчук открыл глаза, посмотрел на стоящего рядом Тимофея и отвернулся.

— Выводи! — распорядился Тимофей Романцев. Его строгий взгляд остановился на Стасе Гайдуке, жавшемся к стенке, добавил: — Обоих! Будет о чем поговорить.

— А теперь давай на дорожку, — предложил Сталин, поднимая бокал с вином. — За победу!

Выпив вино, Сталин мягко поставил бокал на стол.

— Товарищ Сталин, мне бы хотелось с вами сфотографироваться, так сказать, в боевых условиях! — неожиданно предложил Еременко, осмелевший после выпитого бокала вина. Оценив молчание Верховного в свою пользу, добавил: — Вместе со мной приехала кинобригада. Там и фотографы хорошие имеются, и операторы есть. Они лучшие на всем фронте. Да что там на фронте… Такую кинобригаду, как у меня, даже на «Мосфильме» не встретишь!

Иосиф Сталин взял с тарелки кусочек хлеба и, тщательно пережевав, отвечал:

— Мысль очень дельная, Еременко.

— Конечно же, товарищ Сталин, — воодушевившись, подхватил довольный генерал-полковник, широко улыбаясь. — Я прямо сейчас и распоряжусь, чтобы их позвали.

— Не торопитесь, — мягким голосом попридержал генерал-полковника Верховный главнокомандующий.

Андрей Иванович обескураженно опустился на место, в ожидании уставился на Сталина.

— Давайте сделаем так, Еременко, — завтра ваш фронт пойдет в наступление на Смоленск, и я очень надеюсь, что все сложится удачно, вот как только ваш фронт освободит Смоленск, тогда и сфотографируемся. Условимся даже так… Вы мне сразу звоните из Смоленска и говорите: «Товарищ Сталин, приезжайте в Смоленск, город освобожден, давайте с вами сфотографируемся». И я специально приеду в город, чтобы сфотографироваться с вами. Договорились, Еременко?