Евгений Сухов - Литерный поезд генералиссимуса

Иван Александрович сел в «Виллис» и поехал в деревню.

Хозяйку он застал на огороде, собиравшую укроп. Увидев вошедшего Серова, она, слегка робея, подошла.

— Так это же Сталин в доме жил, — едва ли не шепотом проговорила она.

— Именно так, — охотно согласился Иван Александрович.

— Чего же он уехал?.. Я его совсем не выгоняю, пусть дальше себе живет сколько хочет… коли понадобилось. Ну погорячилась малость, с кем не бывает.

Иван Александрович сумел подавить улыбку.

— Я передам ваши слова товарищу Сталину.

— Обязательно передай. Там, в комнате, кто-то мой глиняный горшок разбил, я в нем молоко хранила. А еще миску расколотили… Так ты ему скажи, что я не сержусь, с кем не бывает. Мало ли чего! Пойду на базар, еще куплю, они нынче не такие дорогие.

— Сообщу непременно. Пойдемте в дом, — сказал Серов.

Прошли в комнату, по-армейски прибранную, чистую, уютную, на полу ни пятнышка. Иван Александрович подвел хозяйку к чулану с продуктами и сказал:

— Здесь крупы, мясо, колбасы, фрукты. Все эти продукты товарищ Сталин оставил вам… за причиненные неудобства и в благодарность за постой.

Хозяйка всплеснула руками:

— Мамочка моя, я такого добра сроду не видала. — С некоторым сомнением, очевидно услышав в словах Серова какой-то подвох, переспросила: — Так это все мне или как?

— Это все ваше до самой последней банки.

— Даже и не знаю, как и отблагодарить товарища Сталина, — расчувствовалась хозяйка. — У меня на огороде чеснок растет, самый лучший в деревне! За ним ко мне даже из соседнего села приезжают. Так я могу его надергать, вы ему передадите?

— Как-нибудь в следующий раз, — заверил Серов.

— А в следующий раз, когда у меня товарищ Сталин остановится, так я непременно этого чеснока ему в суп положу.

— Думаю, что товарищ Сталин останется доволен, — с прежней серьезностью продолжал комиссар второго ранга Серов. — Он любит острую кухню.

Попрощавшись с хозяйкой, Иван Александрович уехал на аэродром.

Ранним утром адмиралу Канарису доложили об уничтожении спецпоезда. По заверению командира летной эскадры, сбросившей бомбы, эшелон разлетелся на мелкие щепки. А то, что от него осталось, вспыхнуло мгновенно. Так что у Сталина и его сопровождения, находившегося в вагонах, не было ни малейшего шанса уцелеть.

Нужно было сообщить о случившемся Гитлеру, но Вильгельм Канарис медлил. Дважды он поднимал трубку с твердым намерением позвонить в рейхсканцелярию, но всякий раз что-то его удерживало — клал ее обратно. О произошедшем русские молчали, и это было странно.

Спешить с сообщением о смерти Сталина не следовало: не исключено, что в этот самый момент тот просто отлучился из поезда и наблюдал со стороны за его разрушениями. С минуты на минуту разведка должна будет или опровергнуть, или подтвердить гибель Сталина.

С момента бомбардировки как-то незаметно минуло еще два часа. Фронт русских, если верить заверениям командующих, тоже как-то незаметно притих. Не связано ли это затишье как-то со смертью Сталина?

Очень даже может быть…

В этом случае невероятным успехом следует наслаждаться в одиночестве. А затем пусть об этом грандиозном событии узнают и остальные. Достав из шкафа бутылку французского коньяка, адмирал Канарис налил в рюмку темно-коричневую благоухающую жидкость, пахнущую древесно-ванильными ароматами. Неожиданно дверь открылась, и в кабинет вошел Альфред Розенберг, рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий, с которым у адмирала сложились приятельские отношения.

— Не рановато ли для коньяка, Вильгельм? — спросил рейхсминистр.

— Имеется повод, — ответил адмирал Канарис.

— И какой же? — Альфред Розенберг устроился в кресле напротив.

Адмирал Канарис достал вторую рюмку и наполнил ее коньяком. Французы скверные вояки, но в винах они знают толк. Розенберг взял рюмку и вдохнул пряный аромат.

— Мне сообщили о том, что эскадра бомбардировщиков разбомбила спецпоезд, в котором ехал Сталин.

Рейхсминистр едва улыбнулся:

— У меня другие сведения.

— Какие же?

— Давайте включим радио.

Адмирал подошел к приемнику и повернул ручку. Комнату тотчас заполнил уверенный сильный мужской голос, четко выговаривающий каждое слово; говорил он на русском. Даже не зная слов, можно было понять, что диктор сообщал о чем-то значительном, о таком, отчего мурашки пробегали по коже.

— И что же он сказал? — спросил адмирал Канарис, когда голос смолк. — Кажется, вы знаете русский?