Юрий Мокшин - Узники смерти

Квартира оказалась небольшой, но очень милой, со вкусом обставленной в восточном стиле.

— Тут что, какой-нибудь шах скрывается? — спросила Бортник, с интересом осматривая весьма дорогое убранство.

— В данном случае — шахиня.

— Я здесь надолго?

— Пока не знаю. Могу с уверенностью сказать лишь одно: вам не следует пока выходить за пределы этой квартиры. Все необходимое для жизни в шкафах и в холодильнике.

— Так значит, я пленница?

Друг улыбнулся:

— Скорее, разведчица, ушедшая на дно.

— Про дно вы правильно сказали, но мне от этого не легче, — вздохнула она, подумав: "А что я, собственно говоря, ною? В моем положении надо помалкивать и радоваться, что так все удачно складывается. Тьфу, тьфу, тьфу… "

Она постучала по столу и уставилась на друга. Тот улыбнулся, видимо, уловив мысли женщины.

— Что со мной будет дальше?

— Простите, но это не входит в мою компетенцию. Пока не входит. Я жду дальнейших указаний от Дмитрия Николаевича.

Вот уже несколько дней у Зотова было чемоданное настроение: он знал, что на Зоне ему осталось жить недолго.

Несмотря на свою непоседливость, майор был консерватором и не любил крутых перемен. Он уважал стабильность. уверенность в завтрашнем дне. С самого начала зная, что служба чекиста — перекати-поле, он все же не мог свыкнуться с этим и очень негативно относился к подобным переменам.

Он знал, что в глубине души будет тосковать по Зоне, как тосковал по всему, во что вкладывал душу.

Он сидел в кресле у себя дома. Он открыл глаза и обвел взглядом квартиру. Всю противоположную стенку занимали застекленные полки, в которых стояли модели самолетов и вертолетов, Модели, в основном, были из Чехословакии, Польши, Германии, Англии. Майор их сам: склеивал, наносил боевую окраску, опознавательные знаки и бережно ставил на полочку. Мальчишки постоянно ходили к Дмитрию Николаевичу и часами смотрели на мини-музей боевой авиатехники, пока хозяин подробно рассказывал им о каждом самолете.

Почти все мужчины на Зоне имели свое хобби. Тот. кто не занимался рукоделием, как Зотов, просто что-нибудь коллекционировал: марки, значки, этикетки от спичечных коробков, а один даже этикетки от советских и импортных спиртных напитков, хотя сам был трезвенником. Он обклеивал ими комнату, и жена первое время ругалась, настаивая, чтобы супруг купил себе альбом, как делают это все его добропорядочные друзья, и вклеивал этикетки туда. Но разве женщина может что-нибудь понимать в этом?

Майор печально посмотрел на свою коллекцию: что будет с ней? Черт возьми, что будет с ним самим?!

Через три дня, когда товарищи по работе попрощались с невинно убиенной Еленой Николаевной Бортник, майор повез капсулу с ее прахом в последний путь — в город Ленинград, чтобы похоронить рядом с могилой матери.

Ленинградские товарищи из Большого дома на Литейном были предупреждены, поэтому похороны прошли быстро и по-деловому.

Зотову очень хотелось приехать к Лене на новую квартиру, но еще на кладбище он заметил за собой "хвост". Кроме того, на Зоне он получил приказ срочно прибыть на Лубянку. Учитывая эти два обстоятельства, майор сразу же после похорон поехал в аэропорт. Встреча с любимой откладывалась на неопределенный срок.

В аэропорту, обманув своего соглядатая, Зотов улучил момент, чтобы бросить в почтовый ящик заранее приготовленное письмо с дальнейшими инструкциями своему другу.

Вот, наконец, и самолет. Зотов занял место. Соглядатай был тут как тут.

Майор полулежал в кресле, уставившись на табличку "Не курить". Он знал, что начальство вряд ли помилует его — слишком много было допущено ошибок. Конечно, половину из них майор собирался списать на Саблина, но вторая-то половина оставалась. В лучшем случае Зотова ждала "тьмутаракань", в худшем — несчастный случай. Начальник Зоны вылетел две недели назад и до сих пор о нем ничего не известно. Теперь настала очередь майора.

"А может, плюнуть на все и исчезнуть вместе с Леной? — думал Зотов, понимая, однако, всю безнадежность ситуации. — Хотя уже поздно. Вот он, мой "хвост". Сидит, гад, глазки прикрыл, а так и зыркает, чтобы я случайно из самолета не выпрыгнул. Может, они вообще меня около трапа возьмут. Под белые рученьки и на персональной машине прямо к шефу."

Внизу замелькали посадочные огни. Толчок, шорох колес о бетонную полосу и наконец остановка. Наступил момент полного затишья, когда уставший самолет встал, как вкопанный, в последний раз взревев турбинами, и все облегченно вздохнули: "Прилетели".