Юрий Бурносов: Фолиант смерти

Ночной барг рвался с цепи.

Этой ночью он мог поживиться столь любимой им человечиной, но совершенно упустил из виду прошмыгнувший мимо ужин. Как такое случилось, не объяснил бы и самый искусный дрессировщик. Неизвестный прокрался в библиотеку, что в подвале, выкрал ценнейший том, но барг даже не фыркнул.

Когда дворецкий ворвался в комнату графа, тот громко храпел, возлежа на мягких перинах. В жарко натопленной комнате пахло благовониями.

– Господин, проснитесь! – испуганно воскликнул слуга.

Граф, с неохотой открыв один глаз, поправил съехавший набок ночной колпак и пробурчал:

– Ну что там у тебя, Ломесьен?

– Она украдена, господин, – робко сказал дворецкий.

Старик широко зевнул:

– Будет тебе говорить зага…

Сон как рукой сняло.

– Что?! – Малком аж подскочил на кровати. – Ты говоришь о…

– Да, господин, – подтвердил Ломесьен с совершенно убитым видом.

Малком открыл рот, потом закрыл, махнул рукой и отвернулся к стене.

Что толку в словах?

Она пропала.

И где ее теперь искать, старый граф совершенно не знал.

– Ничего, Ларри…

Пара старых кляч тащила ветхую кибитку по дороге. Мужчина в зеленой куртке сидел на козлах и правил, в то время как друг его, малыш-гоблин, вырезал что-то из куска мягкого дерева маленьким острым ножом.

– Ничего, – повторил мужчина, отгоняя ладонью летучих кровососов. – До города уже рукой подать… глядишь, к ночи доберемся. А нет – так в лесу переночуем. Не впервой.

– Надо доехать, хозяин, – покачал головой гоблин.

Мужчина поморщился, словно от зубной боли.

– Ну сколько тебя говорить – не хозяин я тебе! – с укором сказал он.

– Ты меня от смерти спас, – сказал карлик, продолжая свое занятие. – Последние деньги отдал…

– Не последние, – возразил собеседник. – Были б последние, померли б давно, от голода или от холода ночного.

– Ты будто не понимаешь, о чем я…

– Понимаю, конечно. Но и ты меня пойми – не мог я по-другому. Воспитание, наверное, такое. Знаешь, когда живыми, мыслящими существами, как скотом, на рынке торгуют… в такие моменты я не понимаю, зачем этому миру нужны художники!

– Чтобы украшать дома, – пожал плечами Ларри. – Чего тут непонятного?

– Твоя правда, – согласился мужчина, прихлопнув комара на щеке. – Художники – дом украшать, поэты да писатели – стишки пошлые да романчики писать, чтобы лорду какому повод был за чтеньем вечерком похихикать и друзьям по случаю пересказать… Эх… Куда ж мы катимся-то, Ларри?

– Не знаю, хо… Джейсон. А кабы и знал, какой мне от того толк?

– Да не знал бы, – грустно улыбнулся возница. – И никто не знает, и не знал никогда. Времена теперь другие – и все тут. А почему люди меняются так, а не этак – то, наверное, одному Богу известно.

Поскрипывающая кибитка тащилась по дороге медленно, будто неохотно. Старые лошади и так не отличались резвостью, а теперь еще и устали; с трудом переставляя ноги, они тянули повозку к столице королевства, к Сартону, и вряд ли кто-то взялся бы угадывать, дойдут они все же или свалятся замертво на полпути.

– Может, хоть в этом городе мне найдется место? – тихо спросил у себя Джейсон.

Надежда – хорошая штука. В самой сложной ситуации она заставляет вас сжимать кулаки, стискивать зубы и идти дальше, к своей цели.

Плохо, если, кроме надежды, у вас ничего нет.

Что ждет бродячего художника и его приятеля гоблина в большом городе, который ежедневно втаптывает в грязь веру сотен людей, ломает жизни десяткам и лишь единицам дает шанс чего-то добиться?

Счастливая и безбедная жизнь?

Пессимист, услышав такое предположение, покачал бы головой, реалист закивал бы, соглашаясь с пессимистом…

Но в этом проклятом мире нужно быть оптимистом, иначе он, этот мир, сожрет тебя с потрохами.

Особенно если вы бродячий художник, для которого рациональный подход – все равно что для палача сентиментальность.

В «Пьяном шуте», как всегда, играла музыка, и густое темное пиво лилось со столов на дощатый пол. Манящий запах жареного мяса, соленой рыбы, маринованного чеснока и подгоревшего жира соединялся с табачным дымом, превращаясь в совершенно непригодную для человеческих легких смесь, но завсегдатаям «Шута» было наплевать. Мускулистые грязные верзилы громко ругались и лапали проходящих мимо официанток. Те фыркали, но сдержанно, больше для проформы – к подобным выходкам посетителей они давно привыкли.