Николай Иванов - Спецназ, который не вернется

Все четверо спецназовцев лежали, прикрытые освобожденным от жердей брезентом. Живые почему-то прячут лица погибших, словно испытывая перед ними вину за то, что сами остались живы. Правда, Иван время от времени подходил к Марине, приподнимал край брезента и молча всматривался в темноте в умиротворенное женское лицо. Именно Марина подняла руку, показывая вертолетам, где они находятся. И в нее, в эту руку…

— Пора, — сообщил Заремба.

Небольшая могила — сколько хватило сил и времени ножами углубить случайную канавку — готова была принять тела спецназовцев. Их и начали укладывать в той последовательности, в какой они лежали на брезенте — вначале Чачуха, потом Работяжева. Над телом Семена подполковник возился чуть дольше — прощаясь с прапорщиком и давая лишнюю минуту Ивану побыть с Мариной. Наконец легла с краешку и она.

— Надо запомнить место. Очень хорошо запомнить место и после войны перезахоронить их дома, — повторил Заремба уже говорившееся.

— Не прощу, — прошептал Волонихин. — Жизнь положу на то, чтобы все узнать.

«Сначала надо выбраться», — про себя отметил подполковник. Если в самом деле их попытались уничтожить — при всей абсурдности подобного — капкан захлопывают с двух сторон: и со своей и с чеченской.

Первым сдвинул вниз землю, только что поднятую наверх. Теперь ее понадобится меньше. На объем четырех человек. Именно поэтому над могилами вырастают холмики. На четыре человека на земле стало меньше. На четыре больше — в земле.

Однако холмик не стали делать — побоялись надругательства. Наоборот, прикрыли могилу жухлой травой, ветками — на войне и места захоронения порой нужно прятать. Луна была ясная, и подсвечивать фонариками не пришлось. Ненормально это — хоронить друзей под фонарики.

После всех приготовлений Заремба снял с плеча автомат. Любые слова изначально ничего не могли выразить, да и перед кем говорить? Здесь нет людей, которым надо объяснять заслуги и человеческие качества погибших — все они достаточно хорошо узнали друг друга за это время. И убеждать живых в своей любви и преданности к ушедшим — слишком дешево. Юра Работяжев мечтал сделать салюты на все случаи жизни, и даже «Печальный салют». Не успел. Поэтому они отдадут дань уважения салютом армейским. Это может погубить оставшихся, навести на след Одинокого Волка и его стаю, но не дать залп над могилой — не по-человечески. Не по — офицерски.

— Заряжай, — подал негромкую команду подполковник.

Что заряжать оружие на войне — надо только передернуть затвор.

— Огонь!

Три патрона по три раза. В небо, откуда прилетели вертолеты. В звезды, которые легли очень скверно и не спасли, не прикрыли. В прошлое.

— Прощайте. Мы за вами вернемся. На костылях, слепыми, без рук — но приползем и заберем вас отсюда, — пообещал Заремба. Наклонился, взял горсть земли и высыпал ее прямо на кассеты, накладные, забившиеся в угол сумки как нашкодившие котята. Волонихин стал перед замаскированной могилой на колени и прошептал еле слышно:

— Прости.

— Пойдем, — тронул его за плечо Заремба. — Надо уходить. Пусть лучше идут за нами, чем притащатся к их могиле.

Оглядываясь, пошли в горы. Карта обещала, что они небольшие, лесистые. И уже за ними — Ингушетия, вроде мирная жизнь. Единственное, во что нельзя было никак поверить — что прошло всего двое суток с момента начала операции…

Под утро выдохлись. Горы, даже если на карте обозначены как небольшие, для человека пешего остаются горами. К тому же в пути быстро вспоминается, когда и чем подкреплялся перед дорогой. Спецназовцы же с утра не держали во рту маковой росинки — только бежали и отбивались.

Приметив укромное местечко за елками, боязливо жмущимися друг к другу среди громадин-сосен, подкатились под них. В хвойной толчее тем не менее оказалось посвободнее, смогли выпрямиться. Хотя мечталось о другом — вытянуться на земле, положив гудящие ноги на рюкзаки.

Сверились еще раз с картой и компасом в отвинченной рукоятке «Короля джунглей». Шли вроде правильно. Имейся сила, одного дневного рывка хватило бы, чтобы дойти до границы. Но ее не было, и спецназовцев подстегивало лишь сознание, что ни боевики, ни собственные «вертушки» не оставят попыток обнаружить группу. Воюй — не хочу.

— Один спит, двое охраняют, — предложил Заремба. Такая арифметика — не в пользу сна. Зато она давала надежду, что их не возьмут спящими.

— Я спать, — попросил Волонихин.