Николай Иванов - Спецназ, который не вернется

— Если поедешь с нами до аэродрома, захватишь ее обратно, — попросил меня Заремба, не став спорить в эфире.

— Что с Волонихиным?

— Летит.

— По возвращении сразу позвони.

— Не знаю как насчет сразу, но объявлюсь.

— Наверное, я ничем не смог тебе помочь…

— Со стороны виднее. Сделано максимум. Спасибо.

— Если честно, завидую.

— Не надо завидовать солдату на войне. Тем более что падаль, которая сунула нас в чеченскую грязь, нас же ею потом и умоет. И мертвых, и живых. Или не быть мне генералом.

Судя по его увольнению из армии, генералом теперь ему не стать никогда. И это потеря в первую очередь для армии и страны, а не для него лично. Профессионал не пропадет. Страна пропадет без профессионалов…

— Зачем тогда летишь? Брось все к чертовой матери.

Спецназовец обреченно усмехнулся и объяснил как маленькому:

— Сейчас, к сожалению, время руководителей, А они разучились принимать решения. Я, подполковник, еще заменим: если откажусь, найдут другого. И может получиться, что хуже меня. Вот если бы начали отказываться от этой войны генералы… Или хотя бы потребовали развязать им руки: воевать — так воевать! А то сегодня — вперед, а назавтра ты уже убийца. И — назад, да еще не стрелять. Мы некоторые села по пять — семь раз брали и отдавали обратно. От‑да‑ва‑ли! И каждый раз — с новыми потерями. Не знаешь, кому это надо?

Нет, Зарембе нельзя лететь в Чечню. Это не Марина не готова к операции, а он сам. В нем болит сама война и то, как ее вела Россия. Как с ним самим обошлись там. Как профессионал — спецназовец Заремба свернет горы, а как человек — не переплывет и ручей. Что в нем возобладает? Поинтересуется ли хоть кто-либо когда-нибудь его психологическим состоянием, а не боевой выучкой?

Пока же в ожидании «рафика», высланного за труппой, каждый коротал время по-своему. Подполковник ушел колдовать над своим рюкзаком. Василий Туманов метал ножи в сосну, на свое несчастье выросшую неподалеку от автостоянки. Всаживал капитан ножи безошибочно, с разного расстояния, но, присмотревшись, я заметил особенность — никогда с четного количества шагов. Видимо, лезвие достигает цели именно с трех, пяти, семи, девяти метров. А если судить по многочисленным зарубкам-шрамам на теле сосны, провожала она отсюда очень и очень многих. Куда? Сколько не вернулось?

Волонихин, став на руки вниз головой, отжимался от земли. Лицо его побагровело от усилия, хвостик волос, стянутых резинкой, окунался в пыль, но Марина, опершись на снайперскую винтовку, смотрела на доктора восхищенно. И тот готов был зарываться в пыль лицом, лишь бы не угас огонек в глазах девушки.

Появление в группе Волонихина для меня оставалось наибольшей психологической загадкой. Ну ладно командиры — те всегда рвутся в бой, если не трусы. Но когда врач, пусть даже в прошлом и военный, сам напрашивается на войну, и войну не за Отечество, а по сути братоубийственную, — это абсолютно непонятно, Тем более после скандального, прогремевшего на всю страну решения руководителей Первого медицинского института не принимать на учебу бывших солдат-контрактников. По их мнению, человек, который добровольно, за деньги шел убивать других, не может по своей сути стать врачом.

В чем-то начальство мединститута понять можно А вот Иван… Впрочем, какое мне дело до него? Человек, как правило, принимает только похвалу и награды. На остальное ощетинивается…

— Чем озабочен? — Рядом вновь стоял Заремба. Грибы растут более шумно, чем он ходит.

— Озабочен? Жизнью. Ее раскладом.

— И кому что выгорает?

— Боюсь, что нам, — я обвел взглядом группу, не отмежевывая себя, — ничего.

— Это ты брось, — не согласился подполковник. — Если еще и мы в этой жизни потеряемся, не найдем ориентиры, то кому выживать?

— Новым русским.

— Это не так страшно. Среди них, насколько успел заметить за свою гражданскую жизнь, полно порядочных людей. Которые не зашмыгали носом и не загнусавили, а засучили рукава и вкалывают. А подлости хватает везде. Да мне ли тебе рассказывать? Среди вас, журналюг, сколько умничающих и поучающих, а сами палец о палец не ударили?

— Надеюсь, я к таким не отношусь?

— Такие у меня бы не стояли здесь. — Подполковник помолчал, но, наверное, когда-то журналисты достали его, и он продолжил тему сам: — У вашего брата всегда преимущество первого выстрела. И выбора оружия. Не замечал, что вы расстреливаете людей из любых удобных вам положений? Потому вас и не любят.