Анатолий Мусатов - Русская сага

Но что Сухонцев полностью не принимал, хотя и знал о бесполезности своих усилий, так это упорное отстаивание ведомством устарелых проектов, несмотря на любые его попытки противостоять деструктивной линии ведомственных чиновников. Сергей Дмитриевич не раз, срываясь на ультимативные возражения, пытался добиться от них понимания требований времени. Но все его попытки мягко гасились абстрактными разговорами о текущем моменте, политической ситуации и прочим, ничего не значащим словесным жонглированием. Постепенно Сергей Дмитриевич осознал простую, и вместе с тем страшную истину – то, что происходило в ведомстве, было похоже на продуманную и тщательно спланированную стратегическую операцию по развалу оборонного потенциала страны.

Он усмехнулся, качнув головой. Разваливать можно все, но только не оборону страны. «Кто не кормит свою армию, тот будет кормить чужую…». Этот категорический афоризм сейчас, как никогда, обрел свою актуальность. Наша терпеливая армия еще сможет перебиться впроголодь, но вот воевать устарелым хламом в наше время свойственно только нищей, разоренной стране…

Сергей Дмитриевич неотрывно смотрел в иллюминатор. Пелена облаков, медленно скользившая за окном самолета, словно погружала его в гипнотический транс. Его сознание, словно проваливаясь сквозь нескончаемые слои влажной взвеси, казалось, пронизывало не их, а само время, устремляясь туда, где в дальних уголках памяти мерцало всеми нюансами чувств его прошлое. Будто чья-то воля возвращала его в те давние времена с только ей понятной целью. И его мозг, как мягкая губка, выжимаемая властной рукой, легко и безудержно изливал поток воспоминаний.

Сергею Дмитриевичу непонятны были причины этих воспоминаний. Смерть матери? Ему, державшему в голове лишь расчеты, идеи и концепции замыслов было удивительным и тревожным такое непривычное направление неотвязных мыслей. Будто это событие – смерть единственного дорогого ему человека, как громом поразившее его, сдернуло завесу времени. Оно смывало все суетное, казавшееся ему до сих пор чуть ли не самым смыслом существования.

Все перемешалось в этом хаотичном потоке. Он уже не был уверен в том, прав ли он был в отношениях с Наташей. Изначально отметая ее незатейливый образ жизни, не принял ее представления о счастье. Теперь Сергей Дмитриевич отчетливо понимал, что его максимализм в их отношениях неотвратимо привел к разрыву. Может быть, это стало результатом его категорического нежелания пересмотреть ее место в своей жизни. В ней на долю Наташи волей-неволей доставались от работы скудные остатки времени. Что ж, вполне возможно. И то, что Вадим в это время оказался рядом, было лишь случайным стечением обстоятельств…

Сергей Дмитриевич поежился, как будто в салоне самолета стало внезапно холодно. И тут же усмехнулся своей странной реакции на вполне закономерную мысль…

Он ли, другой, но его место подле Наташи не могло быть заполнено только ее долгим ожиданием. Сознание того, что их брак свелся к абстрактному статусу замужней женщины угнетало Наташу. По крайней мере, она так трактовала сложившуюся ситуацию в тягостные минуты размолвок. Свое понимание смысла жизни Наташа полностью укладывала в семейный быт, заполненный достатком, детьми и постоянно присутствующим рядом мужем. Наташе было достаточно ужатого до бытовых сплетен мирка, обладания дефицитными вещами и отношений в кругу знакомых, в которых царить должна была только она одна.

Сухонцев подумал о Вере. Отношения с ней никогда не переступали близко дружественных границ. Сергей Дмитриевич упрямо держался на этом безопасном рубеже. Он панически боялся известного ему исхода таких отношений. Сухонцев понимал, что сейчас все обстоит не так. Но незажившая до сих пор рана, подернутая пеплом прошедших лет, не оставляла ему выбора. Сергей Дмитриевич тщательно обходил в воспоминаниях этот душевный стигмат. Его жизнь теперь и вовсе не оставляла никакого временного пространства для личных отношений. Она выработала в его сознании постоянную и, вместе с тем, простую истину: «Что однажды привело к краху отношений с одной женщиной, сможет стать причиной того же и с другой». Правда, отношение к нему Веры не было для него полностью понятной страницей. Хотя многолетнее тихое упрямство, стремление проникнуть за броню его индифферентности, говорили Сергею Дмитриевичу об истинности чувства Веры.

Он уже свыкся с тем, что его жизнь давно протекает без друзей, настоящих и преданных, отделяя нынешних знакомых от тех, кто остался там, за чередой многих десятков лет. Сухонцев только сейчас с горькой иронией осознал, что сам выстроил стену из мнимых ценностей, которыми пытался отгородить себя от томительной душевной пустоты. Без возможности, глядя в глаза близкого друга, поделиться сокровенным, он неминуемо должен был превратиться в подобие зомби, живущего по раз и навсегда заведенному порядку. И все из-за того, что когда-то он принял максимализм юношеских амбиций за единственную истину в жизни, такую ненужную теперь. С тоскливой опустошенностью Сергей Дмитриевич понимал, что не только работа есть суть человеческого существования. И эта, по сути мизерная часть бытия, только скорлупа для придания самой жизни ощущения состоятельности, в которой любовь, дружеские чувства, счастье растить детей составляют ее ядро.