Анатолий Мусатов - Русская сага

Захара толкнули в бок. Перехватив губами остаток самокрутки, уже на бегу, он обмозговывал этот непонятный случай. Не может быть, чтобы парень вот так ни с того ни с сего стал пялиться на него. Но скоро, навалившаяся горячим свинцом усталость, выветрила из головы все посторонние мысли, кроме одной: «Продержаться, держаться…». Захар еще раньше постиг простую, но такую нужную в его положении мысль: «Раз судьба вытащила его из той ямы, где остались друзья и товарищи, значит, есть и в его жизни фарт. И, значит, сейчас надо только продержаться. А там посмотрим…».

Потом исчезла и эта мысль. По истечении полутора часов матросы стали валиться на ходу, как подстреленные. Не помогали ни нагайки, ни пятиминутные остановки на водопой, ни вынужденная помощь спешившихся казаков, подталкивающих сзади телеги на особо глубоких ямах и балках. Но Захар упрямо держался. Ощущая где-то внутри себя особый живой импульс, он понял его, как фарт благосклонной к нему судьбе…

Солнце стояло почти в зените, когда вдруг откуда-то налетел порыв ветра. Меж кочками понесло пыльной поземкой. Ветер налетал короткими шквалами, с тонким посвистом играя на иссохших стеблях степных трав. Захар видел, как обеспокоенно оглядываются назад казаки, озабоченно переговариваясь друг с другом.

Морякам это было на руку. Все телеги постепенно сбавили ход. Казаки, приставленные к ним для выколачивания максимальной скорости, посматривая куда-то назад, уже не обращали на моряков никакого внимания. Что-то грозное и неотвратимое, испугавшее казачье войско, надвигалось на них сзади. Захар, изловчившись, вывернулся из тугой увязки и глянул назад.

То, что он увидел, было захватывающей и грандиозной панорамой. На них надвигалась сплошная черная стена мрака. Она простиралась от самого горизонта и уходила вверх на немыслимую высоту. Где-то, в далеких ее недрах, как через закопченное стекло, мерцали непрерывные сполохи. Они следовали так густо, что перекрывали друг друга, отчего, казалось, там, в этой чернильной пучине кто-то зажег миллионы сверкающих фейерверков. Они были еще так далеко, что их беззвучная игра только нагоняла жути этой надвигающейся обложной силой.

– Амба, братва, все, кажется отпрыгались! – негромко сказал Захар. – Штормяга надвигается знатный… Недаром утро в крови утопло. Заря была, как Христова кровушка…

– Оно в самый раз. Передохнем малость, а мокнуть морской душе не привыкать, – отозвался идущий сбоку парень.

– Ха! Это пускай казачки побздят как следует! – довольно добавил кто-то сзади. – Эта станичная трухня и половины настоящего шторма не видела!..

– Чего радуетесь! – мрачно буркнул его сосед. – До этого они с нас шкуру до костей спустят! Вон смотри, что делают…

У передней телеги хорунжий и два дюжих казака, спешившись, отвязали крайнего моряка и потащили в степь. Находившийся там же ротмистр, чуть отъехав в сторону, повернулся к обозу:

– Времени у меня на разговоры нет! Я сдержу свой уговор, но до наступления грозы вам придется поднапрячься, потом отдохнете! Несогласных мы оставим здесь на прокорм стервятникам. А сейчас всем встать и бегом марш!

Моряки зашевелились. Никто не проронил ни слова, глядя на казаков, поставивших на колени бедолагу. Отвернувшись, моряки молча проходили мимо. Только от последней телеги раздался голос, – спокойный и властный: – «Не дрейфь, браток! Мы скоро тебя догоним!».

– А ну, рыбья кость, прибавь шагу, не то легко не отделаетесь, как этот! Мы с вас сначала шкуры спустим! – заорал хорунжий, подскочивший к последним повозкам. – Ребята, ну-ка, прижарьте им спины, чтоб знали, что я не шучу!

Казаки, срываясь на истеричные крики, заходили нагайками по плечам моряков. Те, ужимаясь от хлестких ударов и глухо матерясь, постепенно убыстрили ход. Через минуту они услыхали, как сзади раздался хлесткий ружейный залп…

Обоз набрал скорость, – такую, какая только была возможна. Ротмистр, мрачно оглядываясь назад, с полной безнадежностью понимал, что от стремительно настигающей их грозы не уйти. Он прекрасно знал, во что превращается степь даже после короткого проливного дождя. Набухший кубанский чернозем, как густо намазанное на хлеб масло, гасил в своей толще любые попытки оттолкнуться от него. И приходилось часами ждать, пока напитавшая его влага не уйдет или испариться под жарким степным солнцем.

Но то бывало после обычных летних гроз. А сейчас на них надвигалось нечто невиданное. Подскакавший Уваров с обреченной интонацией в голосе проронил: