Александр Тамоников - Бандеровский схрон

Физиономия коменданта наглядно изображала все его треволнения. Где же, мол, взять таких аборигенов, не склонных к предательству? А всех активистов в этих местах немцы и их пособники еще в сорок первом постреляли. Вы бы, товарищ капитан, еще цыгана приказали найти. Или хоть одного еврея.

Но комендант не осмелился возражать. Красные корочки внушали страх даже тем героям, которые не боялись ни Бога, ни черта, готовы были грудью броситься на вражеские пулеметы.

– Ладно, майор, расслабьтесь, – посоветовал Кравец. – Вы словно столбняком заразились. Все нормально. Меня Алексеем зовут. Так и обращайтесь. Если сработаемся, будет вам положительная характеристика. Давайте без тупой субординации, но чтобы работа кипела. Договорились? Прошу прощения за то, что прервал вашу трапезу. – Он покосился на миску с остывающей снедью. – Ешьте, все в порядке. Много водки не пейте. Причину сами понимаете. Распорядитесь покормить моих людей.

– Хорошо, я понял, все сделаем, товарищ капитан… прошу прощения, Алексей. – Комендант гарнизона наконец-то начал выходить из ступора.

Пинок, отвешенный должностному лицу, оказался весьма эффективным. Работа по устройству дорогих гостей шла без малейшей задержки. В конце коридора мигом нашлись смежные помещения. Солдаты из комендантского взвода спешно оборудовали их под штаб оперативной группы.

После обеда капитан Кравец уже сидел перед ворохом бумаг, листал их, безбожно курил. Немецкий язык он знал неплохо, пусть и не в совершенстве.

Этот выпускник Ленинградского политеха в тридцать восьмом году, не самом благодатном году для Красной армии, подал документы в военкомат и был направлен в офицерскую школу. При наличии высшего образования учеба не затянулась.

Весной сорок первого Алексей женился, через месяц получил назначение в один из разведотделов Ленинградского военного округа. Известие о войне потрясло его и выбило из колеи. Все кричали: «Разобьем фашистов! Несколько дней, и мы их отбросим от границы!» Но он владел информацией, имел мозги, аналитические способности, понимал, что это трагедия. Победа придет, ее не может не быть, но вся эта жуть затянется на долгие годы.

Судьба носила его по разным фронтам и разведотделам. Бывал он и в окружении.

В сорок втором под Волховом командир взвода разведки поднимал в атаку батальон. Других офицеров не было. Они погибли все до единого. Мина взорвалась у него под боком. В госпитале выяснилось, что повреждено легкое. Алексей полгода валялся на лазаретных койках.

«Вы почему курите?! – ужасались медики, заставая его за запрещенным занятием. – Как вы можете так травить себя с вашим-то ранением?»

«Клин клином вышибаю», – шутил Алексей.

Заросло как на собаке. Он снова колесил по фронтам.

В сорок третьем году появилось слово «Смерш», наводящее ужас на всех без разбора. Алексей попал в эту структуру и дорос до начальника опергруппы. Командование ценило этого толкового парня. У него, разумеется, случались неудачи, но по большому счету он не запорол ни одного дела.

В осажденном Ленинграде при бомбежке погибли жена и двухлетний сын. Они не успели выехать. Умерла от голода старенькая мама, практически все родственники и друзья семьи.

От каждого такого вот страшного известия он лишь ожесточался, черствел, работал как каторжный. При этом практически перестал думать о собственной безопасности. Боялся лишь за фотографию жены Иришки, чтобы не потерял, не украли. Этот снимок всегда был с ним, он мог смотреть на него часами.

Жена и сейчас была рядом. Она подперла кулачком подбородок, смотрела на него ласково, но подгоняла в работе так, словно плетью хлестала.

«Для чего я погибла? Неужели не отомстишь?»

Фото стояло на краю стола. Он периодически на него косился. Подчиненные привыкли к этому и давно не задавали идиотских вопросов.

Фронт ушел на запад, но проблемы в тылу остались и нарастали снежным комом. Многих бандеровцев уничтожили поляки, советские армейские части, подразделения НКВД. Некоторые везунчики ушли за границу вместе с немцами.

В Туровском районе на текущий момент действовала лишь одна группа украинских националистов. Это была банда некоего Нестора Бабулы, немногочисленная, но хорошо организованная и идеально законспирированная.

Об этом парне имелась кое-какая информация. Не являлась секретом его биография, которую Кравец уже знал наизусть.

Националистическое подполье притихло, уцелевшие активисты ушли на дно. Но боевое крыло ОУН – Украинская повстанческая армия – продолжало действовать. Она исподтишка наносила очень болезненные удары.