Александр Тамоников - Бандеровский схрон

– Пойдем. – Она задрожала, снова прильнула к нему.

Они стали подниматься, наступая друг другу на ноги.

1944 год, май

Нестор Бабула очнулся в холодном поту. Словно проспал что-то важное, исключительное и теперь все насмарку! Он кашлял, хрипел, яростно расчесывал щеки, зарастающие бородой. Его одолевал какой-то панический страх, непонятно чем обусловленный. В окно просачивалась предрассветная полумгла, плясали химеры. Было тихо.

Но нет, всхрапнула женщина с разметавшимися волосами, лежащая рядом.

Она открыла глаза и спросила:

– Нестор, ты что?

– Спи, баба, – прохрипел он. – Все нормально.

Ганка что-то простонала, отвернулась к стене и прерывисто засопела. Он с неприязнью покосился на ее спину, покрытую родинками, поднялся.

После совокупления с ней ему приходилось надевать штаны. В них он спал. Мало ли что могло случиться. Автомат всегда на тумбочке, под рукой. Так дойдет до того, что скоро Нестор портянки разматывать не будет.

Он натянул овчинную жилетку на голое пузо, всунул ноги в сапоги, взял шмайсер и вывалился наружу. Дышать стало легче. Тревога проходила.

Он угрюмо озирался. На хуторе Рогуч все было спокойно. Хмуро помалкивал лес, пока не проснувшийся. Чернота рассасывалась, серые облака грузно волоклись по небу. Ночи еще были прохладные, чувствовалась свежесть.

Он выбил из пачки паршивую немецкую сигарету, прикурил от советской зажигалки с силуэтом Спасской башни и снова стал надсадно кашлять. Пора бросать, но как?

Нестор пытался это сделать в прошлом месяце после страшного приступа кашля, но ничего у него не вышло. Без табака он впал в неописуемое бешенство, рвал и метал, терял человеческий облик, бросался на всех, как цепная псина.

– Нестор, ты это прекращай, – сказал ему тогда заместитель, хорунжий Сморчук. – Даже на деревья в лесу бросаешься. Мол, не там растут. Лучше кури. Спокойнее как-то будет.

Он насилу управился с кашлем, плюхнулся на завалинку.

Зашевелился часовой на краю хутора. Вылупился из белесой хмари дылда Буткевич в немецком френче и советских офицерских штанах. Он померцал с постной миной и задвинулся обратно во мрак.

Бабула машинально прислушался. Слишком часто он стал это делать. Ему все чаще мерещились звуки приближающейся канонады. Первый Украинский фронт маршала Конева с боями продвигался на запад, захватывал все новые территории. Киев немцы сдали еще в ноябре сорок третьего.

Они упорно сопротивлялись, но все уже было предрешено. Красные на Волыни. Они топчут и перемалывают Житомирщину. Немцы лихорадочно отправляют на восток последние резервы, чтобы как-то сдержать натиск большевиков, но бесполезно. У Красной армии неоспоримое преимущество в живой силе и технике.

Партизаны пускают под откос немецкие эшелоны, нападают на учреждения, колонны, захватывают целые населенные пункты и бесчинствуют в них, пока не подходят карательные отряды. Только после этого они неохотно убираются в лес. Справиться с ними не могут ни УПА, ни оккупационные власти.

Украинцы массово записываются в Четырнадцатую гренадерскую дивизию СС «Галичина», комплектуются отдельные полицейские батальоны, но все это агония. Война немцами уже проиграна, скоро Советы будут здесь.

И что прикажете делать Нестору Петровичу Бабуле? Сдаваться красным? Пасть геройской смертью? Драпать в Европу вместе с немцами?

Ни один из этих вариантов ему не подходил. Про геройскую смерть и говорить нечего. Сдаться Советам – равносильно первому. Идти на контакт с немцами тоже нельзя. Он сам же их разозлил. Обрадуются и поставят к стенке.

В ОУН тоже происходило что-то непонятное. Все чаще звучали бравурные речи. Мы как никогда близки к победе. Скоро Украина станет независимой! Надо только объединиться, собрать все силы в мозолистый кулак.

Эта пропаганда сильно смахивала на заклинания Геббельса. Ей уже мало кто верил. Здравомыслящие люди лишь ухмылялись.

С некоторых пор Бабула отказался подчиняться командам кустового отдела ОУН. Послал их открытым текстом. Да и не он один. Многие командиры отрядов заявляли о самостоятельности, плевали на ОУН и ее службу безпеки, когда-то всемогущую. Теперь каждый был сам за себя. Сильные выживали, слабые погибали.

Мести вчерашних товарищей Бабула не боялся. В структурах ОУН царил форменный бедлам, у них просто не было возможности наказывать всех, кто от них сбегал. Воцарялась новая смута на землях никем не признанного и не существующего украинского государства.