Сергей Зверев - Наживка для резидента

Мы занимали два белоснежных жилых модуля на самом отшибе базы. Внутри было достаточно комфортабельно — три кровати, пластмассовая мебель, даже кондиционер. Условия на уровне мировых стандартов. В одном модуле жили я, Князь и Рад. Наши чеченцы занимали другой. Они сильно сдружились в последнее время, после того как чуть не перегрызли друг другу горло. Нет, спорили они и теперь — порой до хрипоты, поскольку долго находились по разные стороны баррикад. У Утеса, человека советского воспитания, и исламиста Бека взгляды на мир, мягко говоря, сильно не совпадали. Но зато были общие враги. Так что теперь в полемическом задоре за ножи они уже не хватались, как раньше.

Князь сидел на кровати и перебирал струны гитары, напевая профессиональным концертным баритоном:

Это была любимая песня Князя, и пел он ее всегда с чувством, проникновенно, задумчиво глядя куда-то вдаль.

Песня, наверное, лучшего военного барда полковника Верстакова относилась к временам афганской войны. Тогда вместо «привет» у советских воинов‑интернационалистов было принято говорить друг другу «Аллах акбар».

У меня от этой песни всегда мурашки по телу. Ведь все крутится по вечному кругу — Афган, Чечня, Сирия. Пыль, грязь, русская кровь. И пронзительное ощущение — иначе нельзя, иначе не получится. Такова судьба русского воина во все века и в любом месте — давить нещадно душмана. И платить своей кровью.

В группе царило чемоданное настроение. Каждый воспринимал предстоящий отлет на Родину по-своему. Князь неустанно грезил о жене и детях, ему это в радость. Рад пышет жизнью и молодостью, ему везде интересно, но больше всего тянет блестящая мишура большого города. Эти двое упражнялись в фантазиях о том, кто чем займется на Большой земле — они варьировались от дикого загула с блэкджеком и шлюхами до скромного вечера при свечах в кругу семьи и потрескивающих поленьев в камине.

А вот моим чеченцам все равно. Беку домой нельзя — там его не ждут, учитывая некоторые особенности биографии. И Утесу туда тоже нет смысла ехать — близкие родственники погибли от рук ваххабитов, за что он люто ненавидел религиозных фанатиков и главный смысл жизни видел в том, чтобы накрошить их как можно больше. Война забрала у них все и стала их домом.

Меня все больше настораживало то, что о нашем отлете разговор со мной больше никто не заводил. На базе о моей группе вообще временно позабыли — не до нас было. Штаб шумел, как растревоженный улей. Вчера наши штурмовики накрыли гуманитарный конвой ООН, следовавший в оплот боевиков — осажденный город Бекрай. Самое интересное, что колонну грузовиков сопровождали моджахеды, а груз состоял из сухой китайской лапши и боеприпасов, в том числе к системам залпового огня. Что, впрочем, не помешало американцам и их подстилкам поднять истошный вопль в ООН о том, что Россия нагло попирает все нормы международного права, морали и нравственности. МИД России отбрехивался в привычной иронично-агрессивной манере, но это было бесполезно, поскольку истина не интересует никого, а картинку для западного обывателя дают мировые информационные агентства, в число достоинств которых объективность не входила никогда. Как всегда в таких случаях, на базе шум-гам-тарарам, пишутся справки, отчеты, представляются материалы в Москву — в общем, сумасшедший дом.

Обо мне вспомнили еще через день и ранним утром вызвали в разведотдел. Там в «келье» ждал полковник Лукьянов. Он сидел за столом, вычитывая какие-то бумаги. Как всегда сухо приветствовал меня и пригласил присаживаться на расшатанный деревянный стул.

— А вы тут освоились, — хмыкнул я.

На столе стояла стальная фигурка танка «Т‑72». По давней привычке полковник ставил ее на свой рабочий стол — будто столбил территорию. Это было напоминание о его старой службе в танковых войсках и означало, что прописался он здесь надолго.

Лукьянов кивнул.

— Судя по всему, в Москву не спешите, — продолжил я.