Сергей Зверев - Супербоец

Дикари вокруг. Кто же еще. Настоящие дикари. Идеально приспособленные для гор, они обладали зрением орла и умели отлично стрелять. К ним не липли микробы дизентерии. Они без всяких последствий пили отвратительную воду, от которой любой европеец скончался бы в корчах незамедлительно. Другая планета!

Она сама выбрала себе этот путь. Потому что знала – иного пути у нее нет… Она была больна одержимостью, когда не важны средства, а важен сам процесс познания. Она все отдавала за миг блаженства, когда продвигаешься вперед еще на шажок, в неизведанные области бытия, где никто, кроме тебя, не бывал. Комплекс первопроходца.

Те, кто общался с ней, не понимали ее. Они не понимали, что такое настоящая жизнь. Они грузили ее своими шкурными проблемами. Чертили ей убогие перспективы. А ее интересовала только работа.

«Ангел»: Шурави был последний, кто произносил это слово с искренней симпатией, даже любовью, а не как кличку или оперативный псевдоним. Впрочем, она никогда не верила в любовь и вообще в силу чувств. Только Шурави единственный смог показать ей, что, несмотря ни на что, она женщина… Наверное, он единственный, к кому она была привязана. И воспоминания о нем саднили в душе незажившей раной…

Шурави. Его душа всегда была преисполнена всякими химерами – долг, честь, ответственность за один раз данное слово. Это его и сгубило.

В те последние их минуты его палец касался ее щеки. А она смотрела на пыльную дорогу, извилисто уходящую в сторону холмов, и ее душа была наполнена тревогой.

– Сегодня у меня тяжелый день. – Он поцеловал ее и вышел из комнаты.

Тяжелый день… Он еще не знал, насколько тяжелый… В тот проклятый день ему предначертано было броситься подрывать давно и надежно заминированную лабораторию. Он надеялся успеть. Но не успел…

Шурави. Потом она очень часто вспоминала его. Гораздо чаще, чем хотелось. Как же не хватало его! Именно он вытащил ее из пропасти, когда жизнь, казалось, кончена. Она тогда была выкинута на улицу и не видела вообще перспектив в своем ставшем серым и бесполезным существовании. Когда рухнул Советский Союз, работы по теме «Батыр» были прекращены, а документация уничтожена. Кто-то посчитал, что есть тайны, которым лучше скончаться вместе с великой империей. Все происходило в пожарном порядке. И хорошо еще, что не додумались ликвидировать основных носителей секретов. Но в том бардаке было не до них. Зачищали только главное – документацию, оборудование. В затылок дышали американцы. Они готовились прийти на руины и поживиться оставшимся от советского медведя сокровищем. Они были победителями… Так в итоге и произошло. Многие перспективные разработки были проданы по дешевке стратегическому противнику. А проект «Батыр» умер.

Умер, чтобы возродиться в среднеазиатских горах.

Что было в голове у Шурави, когда он затевал все это, – теперь уже неизвестно. Одно Вера знала наверняка – деньги играли далеко не основную роль. У него был какой-то масштабный план. Теперь уж не узнаешь. Шурави пригвоздила в тот проклятый день к земле очередь из вертолета огневой поддержки «Крокодил»…

Шурави курировал проект «Батыр» с восемьдесят седьмого года от Главного разведуправления Минобороны и отвечал за его обкатку в полевых условиях. Первые суперстимуляторы были проверены в боевых действиях в Афгане. Результат был, но не такой победный, на который рассчитывали.

Шурави сам руководил теми афганскими специальными операциями, оттуда и его кличка – так звали русских солдат моджахеды. Он отлично знал Восток. Владел арабским и пушту как родным русским, цитировал свободно суры из Корана. Статный, красивый, эдакий супермен, последний имперский солдат… Для него крах державы был личным крахом. Он потерял смысл в жизни. Но нашел его, возродив проект «Батыр».

Долгая работа на Востоке в итоге и привела его и Веру в среднеазиатские горы. Никто не знает, на каких условиях договаривался Шурави с Юсуфджоном по кличке Горный Шайтан, но они нашли общий язык. Лаборатория заработала вновь. Под крылом одного из виднейших деятелей оппозиции в горной среднеазиатской советской республике, после развала Союза быстро впавшей в нищету, варварство и междоусобицу.

Юсуфджон был среднеазиатским просвещенным баем – как положено по статусу, хитрым, беспринципным, одержимым жаждой власти и вместе с тем достаточно образованным, продвинутым и страшно обаятельным. Он умел льстить, очаровывать, подавлять людей, покупать. Некогда он преподавал философию в республиканском университете, затем был партийным работником, пока не уверовал всей душой в Аллаха, джихад и героин. И стал лидером одного из фундаменталистских исламских движений, что, впрочем, не мешало ему трескать свинину и надираться с Шурави хорошей водкой, при этом приговаривая одобрительно: