Александр Тамоников - Свой с чужим лицом

– Дурой я была, – провыла Верка. – Пощадите, искуплю все. – Девушка сидела на дороге, размазывала слезы по щекам грязными кулаками.

Ее вина была настолько явной, что сказать в свою защиту ей было нечего. Она умоляла не убивать, шептала, что исправится, когда Мишка Верещагин поднял автомат, подползла к нему на коленях, стала хватать за ноги. Люди брезгливо отворачивались.

Мишка сплюнул, отвел ствол и забросил автомат за спину.

– Ладно, разбирайтесь с ней сами, – сказал он и отвернулся.

Верка приободрилась, стала что-то частить, помогая себе мимикой. Партизаны ее не слушали. Стрелять в эту бабу, изменившую Родине, никто не хотел. Оно и понятно. Будет потом являться по ночам, взвоешь от такой жизни.

Антонина угрюмо посмотрела на своих товарищей, достала из-за пазухи револьвер, взвела курок.

– Подожди, ты что? – прохрипела Верка. – Тонечка, мы же с тобой за одной партой сидели, вместе в комсомол вступали.

Выстрел опрокинул гадину. Она повалилась навзничь с распахнутыми глазами.

Атонина сплюнула, сунула «наган» обратно и пробормотала:

– Эх, мужчины. Тут работы-то на три секунды.

Люди неловко переминались. У Шубина возникло ощущение, что здесь собрались парни, в недавнем прошлом не возражающие приударить за Веркой. Теперь им было стыдно за это.

– Других полицаев в деревне не осталось? – спросил Шубин.

Молчание становилось неприличным.

– Не думаю, – ответил Верещагин. – Если и остались, то попрятались в норы.

– Смотри-ка, это ведь Пантелей Жлобин, – сказал Тихон, носком сапога перевернув ближайшее тело. – Подох наконец-то. Старший он у них был, – объяснил боец Глебу. – Глава волостного отдела вспомогательной полиции. Так, кажется, себя называл. До войны автобазой в Бурмихе заведовал, армию отслужил в начале тридцатых. Положительной фигурой считался, да только в партию все никак не вступал, отнекивался, говорил, что не готов. Теперь понятно, почему так было. Этот гад готовился чистеньким на поклон к хозяевам прийти. Эх, до старосты бы еще добежать, – размечтался партизан, – Сказать ему пару ласковых. Пойдем, Мишаня?

– Да не дурак Федосеев, – заявил Верещагин. – Сразу, наверное, в лес сбежал, как перестрелка началась. Он не выйдет оттуда, пока не убедится в том, что уже можно. В следующий раз, мужики. Резину протянули, валить надо. Терентий, ты что?

Мужчина средних лет приложил ладонь к уху, напряженно слушал, облизывал пересохшие губы. Он досадливо отмахнулся от Верещагина. Не до тебя, мол.

– Слухач еще тот, – сказал Мишка, подмигивая Шубину. – Слушай, Терентий, ты неправильно делаешь. Надо лечь и ухо к земле приложить. Так былинные богатыри когда-то делали. Потом уже отчитаешься. Дескать, так и так, конь бежит, земля дрожит…

– Немцы едут, Мишаня, – оборвал его партизан. – Серьезно тебе говорю, из Бутово, кажись. Грузовик или два. Минут через шесть появятся и по мордам нам врежут.

В калитку протиснулся Барковский с рацией на горбушке. Он шумно отдувался, но делал вид, что ему совсем не тяжело.

– Где тебя носит? – набросился на него Глеб.

– Так тяжелая же, товарищ лейтенант.

– Бегом! – воскликнул Шубин. – Впереди всех полетишь! Показывай, Михаил Евграфович, куда путь держать. Засиделись мы в этой гостеприимной деревушке.

Уходить им пришлось через тот же поваленный плетень.

– Ну и какого лешего я бегаю с этой шарманкой туда-сюда? Мог бы забрать ее на обратном пути, – проворчал Барковский.

Раздражение лейтенанта усилилось. Этого недоделанного курсанта он готов был гнать пинками.

Из ватников убитых полицаев красноармейцы соорудили волокуши, на них тащили по лесу погибших Бердыша и Каратаева, пока не наткнулись на обрывистый овраг. О нормальном погребении речь не шла, но оставлять тела на месте боя было бы верхом свинства!

Трупы, завернутые в ватники, бойцы опустили в овраг, завалили сверху снегом, трухлявыми корягами. Потом они молча постояли пару минут, отдавая последнюю дань боевым друзьям.

Партизаны мялись поодаль, смущались, нервничали. Им тоже не раз приходилось хоронить товарищей, павших смертью храбрых. К счастью, сегодня в войске Мишки Верещагина потерь не было.

Со стороны деревни доносился шум. В нее с ревом въезжали грузовики. Партизаны и красноармейцы опасались, что за ними начнется погоня. Они углубились в лес, несколько раз куда-то сворачивали, петляли, сбивали немцев со следа. Те не догнали их, хотя и пытались. Беглецы пару раз слышали крики фрицев, выходили на участки, где снег выдувался, потом опять месили сугробы.