Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

— А он и не станет, — утешил ее Якушев. — Перекинет через колено и всыплет по пятой точке без суда и следствия.

— Эй ты, бурундук! — держа на прицеле кусты, в которых, по словам Даши, скрылся подстреленный ею мародер, воззвал Ти-Рекс. — Хенде хох! Хэндз ап, кому сказано! Выходи добром, не то хуже будет!

Кустики ответили молчанием. Засевший в них «бурундук» не торопился последовать приглашению, не очень-то веря, по всей видимости, в упомянутое Романом Даниловичем добро, а может быть, не уловив смысла произнесенной сразу на трех незнакомых ему языках речи. На ходу сменив магазин, Юрий догнал командира, и они потихоньку направились к кустам, обходя укрытие раненого мародера с двух сторон. Быков вдруг остановился, пристально вглядываясь в путаницу колючих ветвей, а потом опустил автомат и двинулся вперед расслабленной походкой человека, которому нечего опасаться и решительно некуда торопиться. Потом он остановился, сунул под мышку автомат и стал неспешно закуривать, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами. Подойдя, Юрий понял причину этого странного поведения: в кустах, частично подмяв их под себя, широко разбросав руки и ноги, лежал человек в камуфляжной униформе. Попадание было всего одно, но этого хватило: входное отверстие располагалось точно по центру коротко остриженного курчавого затылка.

— Куда, говоришь, ты целилась? — обернувшись, спросил Юрий.

— В ноги, — ответила Да ша. — А что?

— Надо было целиться в голову, — сказал Юрий, а Быков, продолжая рассматривать труп, обронил неопределенное: «М-да».

Писарь жестом фокусника сдернул платок, которым был накрыт лежащий на принесенном в камеру столе округлый предмет. Предмет оказался человеческим черепом — судя по желтовато-коричневому цвету и отсутствию половины зубов, настоящим, не так давно извлеченным из земли. На то же намекали и латексные хирургические перчатки, которые брезгливый Писарь надел, едва войдя в помещение.

Череп стоял на небольшой вращающейся подставке, слепо тараща темные дыры глазниц и ухмыляясь щербатым ртом.

— Бедный Йорик, — сказал, садясь на кровати, Пьер Мари М’бутунга. — Послушай, — добавил он, дотронувшись до повязки на своей обритой наголо голове, — что вы со мной сделали?

— Как раз это я и собираюсь тебе объяснить, — сказал Писарь. — Зафиксируйте этого умника.

Седой охранник защелкнул один браслет наручников на запястье пленника, а другой — на облезлой никелированной спинке кровати. Африканец, словно только того и дожидался, одним движением снял верхушку спинки и огрел ею седого, который имел неосторожность повернуться к нему задом, по хребту. Бритоголовый коллега потерпевшего одним прыжком подскочил к кровати и, не вступая в переговоры, ожесточенно и умело заработал резиновой дубинкой. Выбитая из рук экс-президента железная труба со звоном запрыгала по бетонному полу; дубинки охранников размеренно взлетали к потолку и опускались, как цепы на деревенском току, издавая глухие шлепки. Отведя душу, охранники приковали строптивого пленника — на этот раз за обе руки, и не к спинке кровати, а к раме панцирной сетки — и отступили в сторону, тяжело дыша и приводя в порядок одежду.

— Бараны, — сказал им вслед М’бутунга, который, несмотря на полученные побои, выглядел вполне довольным жизнью. Он все еще чувствовал себя если не самым умным, то, как минимум, самым хитрым и предусмотрительным из присутствующих. До недавнего времени у него имелись для этого все основания, но теперь его карта была бита, и Писарь явился именно затем, чтобы сообщить старому знакомцу это пренеприятнейшее известие. — Это не меня, это вас надо бить палками, чтобы не расслаблялись и не забывали пользоваться мозгами!

— А он дело говорит, — обращаясь к Швыреву, заметил Писарь. — Палкой по почкам — это, конечно, дикость, а вот по карману кое-кого ударить не мешало бы. Кто додумался оставить в его распоряжении эту дубину?

Он пнул носком ботинка лежащую на полу верхушку спинки, и та с дребезгом отлетела к стене. Его вопрос остался без ответа; судя по этому да еще по тому, как забегали поросячьи гляделки Швырева, это был именно его просчет.

— Расслабились, — повернувшись к охранникам, продолжал Писарь. — А если бы он не шутил и врезал не по горбу, а по тупой башке — сначала одному, потом второму? Пошли вон, видеть вас не могу!

— Золотые слова, — напутствовал тихо покидающих камеру охранников Пьер Мари М’бутунга. — В следующий раз так и сделаю.