Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

— Настолько, насколько это возможно, — сердито сказал Петр Вениаминович. Затянув узел повязки, он отступил от кресла и стал нервными движениями снимать перчатки.

Между делом он отметил про себя, что повязка, как и шов, вышла неаккуратная, а главное, ненадежная. Это лишь увеличило начавшее овладевать им раздражение, причем настолько, что оно едва не пересилило страх. Чего, спрашивается, можно требовать от человека, вынужденного работать в таких условиях?! В грязном подвале, без элементарного оборудования и инструментов, под дулом пистолета и еще, не забудьте, в окружении трех резиновых нечеловеческих рыл… А главное, без опытной хирургической сестры, которая и должна заниматься ерундой наподобие накладывания повязок!

Серый противогаз повелительно кивнул черному и зеленому. Зеленый расстегнул наручники, и охранники, зайдя с двух сторон, подхватили голого по пояс африканца под мышки. На вид ему было около пятидесяти, хотя без остриженных седых кудряшек, которые сейчас валялись по всему полу, он начал выглядеть чуточку моложе. Живот у него уже заметно отвис и стал дряблым, но развитая мускулатура все еще вызывала опасливое уважение. Когда его стали поднимать, забинтованная голова бессильно свесилась на грудь, и пациент, не приходя в сознание, невнятно и с сильным акцентом, но прочувствованно и со знанием дела выругался матом.

— Видал? — отчего-то перейдя на «ты», сказал врачу человек в костюме и сером противогазе с мартышечьей мордой. — А ты говоришь — условия…

Пациента без особых церемоний уложили на скрипучую, накрытую грязноватым тощим матрасом железную койку. Последний раз доктор Селиверстов видел такие койки, когда тянул срочную службу в Чите, причем видел не в казарме и не в санчасти, где служил в качестве медбрата, а в холодной каптерке — говоря по-человечески, в сарае, — где хранилось пришедшее в негодность и ожидающее списания барахло. Зеленый противогаз, не мешкая, пристегнул наручниками правое запястье африканца к железной раме панцирной сетки и поспешно отошел, словно опасаясь, что только что прооперированный, лежащий без сознания человек схватит его за штаны или даст тумака. Черный противогаз небрежно укрыл пациента синим казенным одеялом с тремя серыми полосками в ногах, тоже отошел и остановился у двери, по примеру коллеги расставив ноги на ширину плеч и сложив руки поверх причинного места.

Теперь все три пары круглых противогазных стекляшек не мигая смотрели на доктора Селиверстова, и тот с замиранием сердца понял, что настала его очередь узнать свою судьбу.

— Рассчитаемся, — выдвинувшись на передний план, предложил серый противогаз и сунул руку за левый лацкан пиджака.

Петр Вениаминович испытал малодушное желание пискнуть: «А может, не надо?» — но короткопалая мясистая ладонь уже вынырнула из-за лацкана, держа, к немалому облегчению доктора, не пистолет или нож, а довольно внушительную на вид стопку тысячерублевых купюр.

— Получите, — сказал серый противогаз, отчетливым военным жестом протягивая деньги хирургу. — И попрошу иметь в виду следующее: мы знаем, как вас зовут, где вы работаете и по какому адресу проживаете. То же касается вашей жены и детей…

— Вы это уже говорили, — дрожащей рукой запихивая деньги во внутренний карман пиджака, раздраженно огрызнулся врач.

— Повторение — мать учения, — глухо прогудел голос из-под серой резиновой маски. Его обладатель, явно забывшись, достал из кармана пачку сигарет, выудил одну, поднес к выпускному отверстию лепесткового клапана, спохватился и убрал сигарету обратно в карман. Черный противогаз коротко хрюкнул, зеленый едва заметно покачал головой: вот дает! — Я хочу, чтобы вы поняли, — сделав вид, что ничего не произошло, продолжал серый противогаз, — что видны нам как на ладони. Мы будем следить за каждым вашим шагом, и малейшее поползновение поделиться с кем бы то ни было впечатлениями от сегодняшней прогулки кончится для вас очень печально. Если вы или кто-то из ваших близких, друзей и знакомых обратится по этому поводу в правоохранительные органы, такое обращение автоматически повлечет жесткие, я бы даже сказал крайние, меры. Вам все понятно?

— Да, — облизав сухим языком сухие губы, тихо произнес доктор Селиверстов. Желание огрызаться, гордо вздергивать подбородок и вообще держать хорошую мину при плохой игре как-то незаметно улетучилось. Теперь он был само послушание и, если бы серый противогаз предложил ему на прощанье облизать свои ботинки, наверное, сделал бы это, даже не поморщившись.