Ивар Рави - Зеноби

Уже внутри лагеря стали понятны его размеры, он был значительно больше, чем казалось на первый взгляд. Лагерь оказался очень большим, это был целый город, разбитый на улицы. Улицы с востока на запад считались линиями, с юга на север — авеню. Чувствовалось, что американцы, особо не парясь, просто разлиновали лагерь на манер Нью-Йорка. Деревянное здание слева от центрального входа оказалось местным госпиталем. Сразу за госпиталем шли палатки работающего здесь персонала, состоящего из европейцев, американцев и частично из местного населения. После служебных палаток через небольшое расстояние начинались бесчисленные палатки беженцев, поставленные впритык друг к другу, часто не оставляя даже места для прохода. Дальше виднелись магазинчики, несколько достаточно больших деревянных строений. Везде по лагерю шла путаница электрических проводов, часто в нарушение всех требований безопасности.

Саид привел меня в третью палатку после госпиталя. Это была очень большая палатка, на алюминиевом каркасе, условно разделенная марлевой тканью защитного цвета на рабочую, обеденную и спальную зоны. В конце спальной зоны был тамбур — это оказалась душевая. Еще один тамбур был слева, но он не сообщался с основной палаткой. Это был биотуалет, где меняли емкости раз в три дня. Сама палатка была рассчитана на двенадцать спальных мест, хотя, на мой взгляд, пространство в спальной зоне хватило бы еще на десять мест. В обеденной зоне стоял обеденный стол со стульями в количестве двенадцати, средних размеров холодильник, двухконфорочная печь с газовым баллоном на семьдесят литров газового топлива. Два сборных шкафчика из металлических конструкций выполняли роль кухонной стенки. Еще несколько стеллажей являлись шкафами для хранения документации, которой здесь было с избытком: она пачками лежала на маленьком столике, а несколько стопок, перетянутых веревкой, просто валялось на полу. Рядом с палаткой находился электрический столб, изолированные провода с которого входили через небольшое отверстие внутрь палатки. Дальше начиналась паутина переносок и розеток.

Все это я увидел сам, а необходимые комментарии мне дал Саид. Саид же представил меня женщинам, находившимся в палатке. На настоящий момент их было семь. Две француженки, худые, с нечёсаными грязными волосами лет тридцати-сорока. Младшую звали Амели, старшую — Жаннет. Еще три англичанки и две американки. Их имена я их не запомнил, решив отложить это на потом. Все три англичанки были медицинскими сестрами, а американки — из мормонской секты, решившие послужить богу в далекой и жаркой Иордании.

Все семеро моих сожительниц были невзрачными, и поэтому, вероятно, разглядывали меня со всех сторон, так как на их фоне я смотрелся круче Моники Беллуччи. Еще в этой палатке жили две сирийские девушки, но в данный момент их не было. На плохом английском, выразив радость от знакомства, я извинился и, кое-как разместив свои вещи в небольшой индивидуальной тумбочке, пошел в душ.

От меня не ускользнула фраза, сказанная одной из них, не могу сказать, кем именно, но значение которой я хорошо знал. «Сrazy russian», говорите вы? Окей, вы даже не представляете, насколько я могу быть крейзи, думал я, стоя под теплыми струйками воды. Дайте мне только освоиться, тогда и посмотрим, кто из нас «крейзи», а кто кузькина мать.

Я уже третий месяц проживал в лагере Заатари, за это время успел сдружиться с некоторыми его обитателями, а с другими держал вооруженный нейтралитет. На третий день моего пребывания здесь случилось то, что было неизбежно: у меня начались месячные, которых все это время я ждал с опасением. Помню, как раньше немного снисходительно смотрел на своих девушек, которые в «эти дни» вели себя нервозно и плаксиво: подумаешь, болит живот, вот зубная боль — это, реально, жесть.

Отрезвление и понимание, что я был в корне неправ, пришло в первый же день. Сочувствие ко всем девушкам разом и отсутствие радости жизни — во второй. Безразличие и желание сдохнуть — на третий. Философский спор между мужчинами и женщинами, что труднее, бриться каждый день или месячные и роды, окончательно и бесповоротно был решен в пользу последних. Никакое месячное бритье каждый день не сравнится по тяжести с одним днем из месячных. Это даже не подлежит обсуждению!

Три дня я промучался, валяясь в кровати, даже болеутоляющие таблетки, данные мне англичанкой Гвинет, не помогли сколь-либо существенно. Мне очень помогла дружеская поддержка Аиши, той самой сирийки, одной из двух сестер, которой не было в момент моего заселения в палатку. Ее сестра Селима, которая также жила с нами, была секретарем господина Труассо, той самой арабкой в брючном костюме, что я видел в день приезда. Сам господин Труассо навестил нас единожды, перекинулся парой слов с француженками на их языке. Будучи уроженцем Квебека, он не упускал момента показать свою франкоязычность. Сделал пару замечаний Сидни, одной из американок, и удалился, удостоив меня мимолетным взглядом.