Ивар Рави - Зеноби

— Я хотела поцеловать тебя почти с первого раза, ты такая милашка. Обескураженный ее заявлением, я не нашелся сразу с ответом и просто помахал ей рукой, забираясь в кабину, что мне далось нелегко: длинный подол абаи путался под ногами, щеки по-прежнему горели. Мое состояние меня реально напрягло. Мало того, что я оказался в женском теле, так во мне, возможно, скрывается лесбийская натура?

Уже усевшись на сиденье и немного отойдя от пережитого потрясения, связанного с поцелуем девушки и моими ощущениями, я смог нормально ответить Марии:

— Мария, спасибо тебе за все. Конечно, буду тебе звонить, и уверен, что мы еще увидимся. Я никогда не забуду всего того, что ты для меня сделала и чем рисковала, и даст Бог, сочтемся, если не на этом, то на том свете. Ты единственный человек, которому не была безразлична моя судьба, который помог мне всем, рискуя и работой, и нахождением в стране. Спасибо тебе за все!

Сказав это, я хотел уже прервать разговор, но по внешнему виду девушки было видно, что она ждет еще каких-то слов. И я сказал, немного покривив душой:

— Ты мне очень нравишься, Мари, и возможно, не случись этого со мной, у нас могли быть совсем иные отношения. Мария послала мне воздушный поцелуй и Мухаджир, понявший, что наш разговор окончен, медленно тронулся с места.

Я приложил руку к груди и почти прокричал, обращаясь к Маджиду:

— Шукрат аба! — Лицо старика просияло, возможно в этот момент он отождествлял меня с дочерью, жившей в Стамбуле. Будь счастлив, Маджид, достойнейший араб, я не забуду тебя!

Фургон выехал на главную улицу из переулка и, набирая ход, двинулся в направлении восточной части города. Проехав несколько улиц, Мухаджир свернул влево, и вскоре мы уже ехали по менее оживленным улицам. По изменяющимся постройкам понял, что мы проезжаем промышленную часть города: всюду были грязные серые дома и здания, кучи мусора, резко контрастировавшие с белыми каменными строениями в центре города.

Через пять минут мы подъехали к контрольно-пропускному пункту в виде вагончика, над которым понуро висел иорданский флаг. С противоположной стороны стоял пикап Тойота, водитель которого нервно разговаривал с полицейским. Невозмутимый полицейский отрицательно качал головой, пока какая-то банкнота не перекочевала из кармана водителя в руки полицейского. «Мент, он и в Африке мент», — вспомнилась мне поговорка, популярная в моем кругу.

— It’s the police, don’t talk, — сказал мне неожиданно на неплохом английском Мухаджир. Его совет не разговаривать был излишним, я прекрасно помнил о риске быть разоблаченным. Молоденький полицейский в серо-синей форме, с винтовкой в руках и пистолетом в белой кобуре, жестом показал остановиться, затем подошел к двери Мухаджира. Я, помня свою роль, склонил голову, пристально рассматривая носки своих белых кроссовок.

Между водителем и полицейским завязался оживленный разговор на арабском. Никакие документы Мухаджир не предъявил, но тональность их разговора становилась выше. Был момент, когда я, уловив краем глаза движение руки полицейского в мою сторону, чуть не рванул ручку двери и лишь усилием воли продолжил сидеть неподвижно, притворяясь глухим и немым.

С недовольным возгласом Мухаджир вышел из машины, сильно хлопнув дверью. Они вместе с полицейским ушли куда-то назад, но через пару минут появились снова: злой Мухаджир и довольный полицейский с дыней в руках. Парень махнул рукой, и шлагбаум медленно поднялся. Мой водитель яростно воткнул первую передачу, и несчастный фургончик, дрожа всем корпусом, рванулся вперед, оставляю позади себя белоснежный город Амман и его коррумпированную полицию.

— The beggar, for you to die! — ругался Мухаджир, пока мы выезжали из города. Моих познаний в английском было маловато, но интонация говорившего давала понять, что это точно не пожелания любви и здоровья.

Минут через двадцать мы съехали с хорошего шоссе вправо, и движение пошло по дороге частично разбитой, но все же с асфальтовым покрытием. Мухаджир постепенно успокоился, и так как я не был настроен поддерживать разговор, включил магнитофон. Заунывные песни, полившиеся из динамиков, как нельзя лучше подходили к пейзажу за окнами машины.

Небольшие песчаные дюны чередовались с каменными пустошами, занимавшими основную часть территории страны. То слева, то справа встречались небольшие, голов по двадцать-тридцать, стада коз и овец в неизменном сопровождении пастуха с дочерна выгоревшим лицом и в пыльной одежде. Несколько раз по ходу движения попались кусочки возделанной почвы, но чахлая растительность не радовала глаз, да и трудно было представить, каких титанических трудов стоило выращивать в такой местности овощи и фрукты.