Андрей Воронин - Хранитель света

Она посмотрела в висевшее на стене зеркало в резной деревянной оправе и осталась довольна своим видом. Сейчас, после горячего душа и бокала красного вина, ей не требовался даже тот минимум косметики, к которому она обыкновенно прибегала, чтобы подчеркнуть свою природную красоту. Она была чиста, свежа и дьявольски привлекательна. Даша рассеянно уронила полотенце и провела узкой ладонью по гладкой ткани покрывала. Прикосновение было нежным, шелковистым; ладонь скользнула выше, мягко прошлась по колену и легонько, будто сравнивая, погладила внутреннюю поверхность бедра. Тело немедленно начало наливаться сладкой истомой, глаза сами собой закрылись от предвкушения, но в трубке уже перестало щелкать и пиликать, теперь там один за другим тянулись ровные длинные гудки, и Даша, открыв глаза, поспешно придала лицу бодрое, веселое и отчасти деловитое выражение. Сейчас она была любящей дочерью, спортсменкой-комсомолкой, лучшей студенткой на курсе, стипендиаткой, серьезно относящейся к учебе и готовящейся без проблем получить вожделенную степень бакалавра. Выражение лица, настроение и голос находятся в теснейшей взаимосвязи, и Даша отлично об этом знала. Она хорошо владела своим голосом и, в общем-то, не нуждалась в контроле над выражением своего лица, но с зеркалом все-таки было легче. Конечно, для такого разговора следовало приодеться, нацепить что-нибудь этакое, скромное и строгое — например, один из этих облегающих свитерков с высоким горлом, которые так обожает папочка, — а волосы гладко зачесать назад и собрать на затылке в «конский хвост». «А хорошо все-таки, что у меня нет видеотелефона, — подумала она, слушая гудки в трубке и плеск воды в душевой кабинке. — Правильно папочка сделал, что не купил! А я-то, дура, на него обиделась, скандал закатила, три дня не разговаривала… То-то он бы сейчас «радовался», глядя на свою любимую доченьку!»

Очередной гудок оборвался на середине.

— Слушаю, — раздалось в трубке.

Голос был мужской, густой, самоуверенный, начальственно-отрывистый — голос занятого человека, руководителя, которого грубо оторвали от важных дел. Услышав этот голос, Даша испытала привычный укол раздражения, но, как обычно, сразу же взяла себя в руки и бодро улыбнулась своему отражению в зеркале.

Отражение улыбнулось ей в ответ; вид у него был спортивно-комсомольский до тошноты, то есть, по мнению Даши, совершенно идиотский. «Не переборщить бы, — подумала Даша. — У него чутье, как у волка, и в последнее время он как-то странно со мной разговаривает. Подозревает, что ли? Или сам завел себе какую-нибудь шлюшку из модельного агентства и боится, что я об этом проведаю?»

— Привет, папуля, — жизнерадостно сказала она. — Контрольный звонок.

— А, это ты! — тотчас обретая такой же жизнерадостный тон, откликнулся голос в трубке. — Здравствуй, лапуля! Как дела?

— Как обычно, лучше всех, — бодро отрапортовала Даша. Она с детства ненавидела этот обмен приветствиями: «Привет, папуля! — Здравствуй, лапуля!», — но воспринимала его как неизбежное зло — к счастью, мелкое, едва ли не самое мелкое из выпавших на ее долю зол. — Грызу гранит науки, не жалея зубов. Кстати, ужасная дрянь этот ваш гранит.

— Неужто невкусно? — деланно изумился голос в трубке, принадлежавший отцу Даши.

— Сам попробуй, — шутливо-капризным тоном предложила она. — Гранит — он и есть гранит.

— Пожалей мои вставные челюсти! — взмолился отец. — Эти дантисты, чтоб ты знала, такие негодяи… И потом, я свою порцию гранита давно сгрыз, и не в Сорбонне, как некоторые симпатичные девицы, а в Воронежском инженерно-строительном.

— Воронежский инженерно-строительный институт, — задумчиво, нараспев продекламировала Даша. Рубашка на ней распахнулась, но она нарочно не стала прикрываться — пусть бы посмотрел на свою симпатичную студентку! — Получается ВИСИ… Звучит!

— Не просто звучит, а звучит правдиво, — уточнил папуля. — Так что тебе, солнышко, грех жаловаться.

— А я и не жалуюсь, — спортивно-комсомольским голосом сообщила Даша, обводя указательным пальцем сначала правый, а потом левый сосок. — Наоборот, я очень ценю твою родительскую заботу. Нет, правда-правда, ценю. Спасибо тебе, папулечка! Ты у меня самый лучший!

— Рад слышать, — растроганно произнес голос в трубке. Он казался искренним, но Даша хорошо знала обладателя этого голоса и поневоле задалась вопросом, какой процент этой растроганности приходился на долю актерского мастерства, отточенного многолетними упражнениями в облапошивании себе подобных.