Сергей Зверев - Логово проклятых

– Да, вы правы, – сказал Бандера и с заметным раздражением потер подбородок. – Мы действительно недоглядели, в наших рядах был враг. Но как вы, Михаил Арсеньевич, человек, искренне преданный нашему делу, могли промолчать, не рассказать нам, что Агафьев чекист? Почему вы смолчали о том, что встречали его на Лубянке?

Этот новый подвох оказался довольно неуклюжим. Борович вовремя заметил ловушку.

Он опустил голову, сокрушенно покачал ею, потом поднял глаза, посмотрел на Бандеру и Шухевича, а потом с усталой обреченностью проговорил:

– Я уже битый час твержу вам одно и то же. На Лубянке я был только один раз, когда меня арестовали в двадцать девятом году. Нас из камер в кабинеты почти никогда не поднимали, допрашивали в специальном помещении, расположенном внизу. Я не имею ни малейшего представления о том, работал там Агафьев в те времена или он вам врет. Я его на Лубянке не видел. Я бежал из-под конвоя, когда нас повезли в суд. Была тогда у большевиков такая мода – устраивать показательные процессы.

– Ладно, – буркнул Бандера, прошел мимо стула, на котором сидел Борович, и покровительственно похлопал его по плечу.

Агафьев был повешен на рассвете, на открытой площадке посреди поместья, именуемой плацем. Лицо его было багровым, бешено вращающиеся глаза выдавали дикую панику. Петро Агафьев никак не рассчитывал на то, что вся эта история обернется для него таким вот трагическим образом.

На роль палачей Бандера назначил двух бойцов, которые проходили обучение в группе Агафьева. Еще недавно он часто разговаривал с ними при помощи тяжелых кулаков. Поэтому парни проделывали свою работу с видимым удовольствием.

Рот Агафьева был плотно завязан на тот случай, если тот перед смертью в запале начнет снова клеветать на Боровича, а еще хуже, если на все руководство центра. Степан Бандера вполне разумно рассудил, что не стоит бросать тень подозрений на еще одного инструктора, создавать впечатления, что краковский центр битком набит чекистами.

Агафьев не смог ничего выкрикнуть. Табурет вылетел из-под его ног, и тело закачалось на веревке под лучами восходящего зимнего солнца.

Борович смотрел на казнь и хмурился.

«Как-то слишком просто все произошло, – раздумывал он. – Сначала Бандера и Шухевич поверили на слово Агафьеву, а потом – мне. Ему они мигом вынесли смертный приговор».

Борович не знал, что за всей этой видимой простотой решения руководства краковского центра ОУН крылась еще и одна замысловатая операция, которую провел в Москве Павел Анатольевич Судоплатов. Он вычислил человека, который прибыл из Кракова с целью получения информации о Михаиле Боровиче. Этот тип искал контакты на Лубянке и попал на человека Судоплатова. Тот за рюмкой чая, разумеется, подтвердил, что на Боровича в двадцать девятом году заводилось дело. Он тогда сидел на Лубянке и сумел сбежать при транспортировке в суд. Ну а Агафьев до сих пор числится в штате НКВД.

Начало февраля 1941 года выдалось в Кракове метельным. Даже на улицах ветер каждую ночь наметал к входным дверям и ступеням столько снега, что некоторые горожане не могли выйти из дома. Ну а в полях и лесах овраги и низины были занесены так, что лошади иной раз проваливались в них по самую шею.

Боровичу пришлось свернуть часть практических занятий после сильного обморожения нескольких бойцов учебных групп. Михаил видел, что с таким его решением руководство центра согласилось очень неохотно. Нервозность теперь чувствовалась во всем. Она проявлялась при озвучивании числа и состава ударных групп, готовых к переброске через границу, при обсуждении тактики их действий на территории Советской Украины в условиях зимы.

Уже около месяца Борович был не просто инструктором, а главным специалистом центра по тактике боевых операций и планированию. Работы у него прибавилось, на сон оставалось по 4–5 часов в сутки. Кроме основательной нагрузки в центре, ему необходимо было еще и выполнять работу советского разведчика.

Чтобы справиться с ней, Боровичу приходилось изобретать способы бывать в тех местах, где вслух обсуждались последние новости, шли разговоры о ближайших планах и стратегии ОУН в целом. Ему приходилось отправлять в Москву и собственные тактические разработки, чтобы высокое начальство было в курсе всех новшеств в тактике действий ударных групп националистов. Михаил обязан был установить конкретные цели заброски каждой диверсионной группы.