Николай Иванов - Тот, кто стреляет первым

– Вылезай.

Мальчик не пошевелился. У него не осталось сил даже шевелиться, он уже сдался жаре, огню и стрельбе. Он устал бороться за жизнь, потому что, если маленькому выпадают такие страдания, что может ждать впереди? Глаза закрываются легче, чем открываются. Хорошо, что не в темноте…

Косте пришлось стать еще одним Гераклом, чтобы отбросить крышку. Она уперлась в горящую балку, но держалась самостоятельно, и Костя потянулся за мальчиком. Пальцам оказалось не за что ухватиться на голых плечах, и тогда он сам перевалился внутрь котла. Раненая рука не захотела остаться за бортом, потянулась за хозяином следом, при этом заполняя болью все малое пространство в жарком котле. Места в ней и для одного пацана было мало, и Костя вытолкал оставшимся в живых плечом Геракла мальчика наружу.

На себя сил осталось еле-еле. Тянула вниз стотонная оторванная рука, но даже ее удалось подтянуть к груди. Оставалось набрать воздуха для последнего рывка, но в этот момент сверху рухнула еще одна балка. Она легко, словно при игре в городки, сбила крышку, та всей своей мощью опустилась на приподнявшуюся спину спецназовца, замуровав на земле и Костю, и его душу, так и не ставших небожителями.

…К вечеру над школой пошел дождь. Не ситничком, не в крапинку – обрушился сплошным потоком, заливая не то что огонь, а даже искры, тараканами попрятавшиеся в расщелинах головешек. А заодно смывая и последние земные следы погибших ребятишек.

Милиционеры, кутаясь в плащ-накидки, старались до темноты опоясать бело-красной строительной лентой место трагедии – утром искать саперам и следователям неразорвавшиеся боеприпасы и улики. Любопытных не было, вокруг школы бродили лишь черные седые тени, оставшиеся от обезумевших людей. Но даже среди этих раскачивающихся в такт своему горю теней выделялась фигурка мальчика, осторожно приближающегося к школе. Идущий следом отец раз за разом останавливал сына за плечи, но мальчика это только убеждало в наличии надежной защиты, и он делал новые шаги к зловещему распластавшемуся чудищу с пустыми глазницами.

– Не надо, Азаматик. Пойдем домой, родной, – просил отец.

Врачи говорили, психологи предупреждали, сам понимал, что нельзя мальчику даже косвенными признаками напоминать о потрясении, после которого он перестал говорить. Завтра его отправят в клинику в Москву, но сегодня весь вечер Азамат вырывался на улицу, тянул в сторону школы.

– Стойте, стойте. Туда нельзя, – остановил их промокший постовой, вышедший из-под дерева. На нем, продолжая напоминать о бывшем празднике-трагедии, болтался сдувшийся красный шарик.

– Сын там был. Тянет весь вечер что-то показать, – развел руками перед охранником отец: «Понимаю, что нельзя». Но ради сына он теперь готов сделать все.

Охранник, оглядев мальчика и представив, сколько на его судьбу выпало жизней, вздохнул, погладил его по голове. Посмотрел по сторонам, убеждаясь в отсутствии начальства, первым шагнул в пахнувшую мокрой золой и тротилом школу:

– Только со мной. И осторожнее. Куда он хочет?

Мальчик, со страхом оглядывая плачущие черными подтеками стены, показал сначала на столовую, а там – на огромный котел с некогда красной, а теперь почерневшей от огня и дыма надписью на круглом лбу: «1-е блюдо».

– Ты там прятался? Внутри? – понял отец.

Мальчик закивал головой, но пальчиком продолжал тыкать на крышку, заваленную бревнами. Отец с милиционером отбросили их, с усилием приподняли крышку и тут же торопливо отбросили ее в сторону: внутри котла лежал окровавленный спецназовец, и с первого взгляда было не понять, живой он или мертвый…

…Маленький старый врач, почему-то работающий на «Скорой помощи», а не воспитателем в детском саду, сидел у постели больной до тех пор, пока та не забылась пусть и в тревожном, но сне. Кивнул замершей рядом женщине, позавчера вызывавшей их бригаду для себя и прикованного наручниками к батарее внуку: пусть поспит. Осторожно собрал свой «тревожный чемоданчик». Огляделся вокруг, словно не досчитав присутствующих, поинтересовался шепотом:

– А где ваш аника-воин?

Ему кивнули на детскую комнату.

Глебка, чтобы быть выше, стоял на порожке балкона, в одной руке сжимая санитарную машинку, а второй протягивая в сторону далекой звезды шоколадную конфету:

– Это тебе, папа. Возьми. Я ее только немного надкусил. Только хвостик. Но она ведь все равно долетит до тебя, да? Возьми. И хотя меня спас чужой дядя, ты все равно вернись обратно.