Николай Иванов - Тот, кто стреляет первым

– Я схожу к ней? – попросил разрешения у разведчика. Главное, чтобы не подумал, будто и я предаю его, оставляю одного.

– Привет от меня.

Бауди достал из-под кадки с водой ключ, вошел в домик. Щелкнул замок изнутри, хотя раньше мы никогда этого не делали…

Чтобы отвлечься, попробовал думать о Наде. У нее заканчивался контракт, но, может, хоть какая-то польза от Лебедя окажется – в общем бардаке на день-два задержится? Тогда мы втроем пойдем в «Фламинго» и выпьем за… За что можно нынче поднять рюмку человеку в погонах? Нет тоста для русского офицера на Кавказе, даже это отобрали…

Домик Нади тоже увиделся обшарпанным и еще более кособоким, чем наш. На мой острожный стук внутри него завозились, и неожиданно забилось сердце от осознания простейшей истины: здесь, на войне, единственно близким человеком после Бауди у меня оказалась Надя. Желавшая, чтобы я был всегда в тепле. Она неожиданно оказалась права – тельняшка не греет. Погоны не спасают. Звания и знания никому не нужны. Дождаться солдата с войны могут только женщины, но – не политики. И потому я у Надиного порога, а не в штабе группировки. Где мое славное сладкое диво? Здравствуй!

Но дверь открыла незнакомая девушка – полная противоположность Нади: тоненькая, с боксерской стрижечкой. Если бы не сережки, можно было бы даже усомниться: не пацан ли это? Соседка?

– Вы… – начала она медленно угадывать, а глаза ее на моих глазах неожиданно стали наполняться слезами. Почему? Что-то случилось? – Вы… Иван Петров?

Она протянула руку, но я не успел, а у нее не хватило сил устоять на ногах – присела тут же, в проеме двери, спрятала лицо в ладони. Маленькие худенькие плечики затряслись в подавляемом плаче, и я рванул мальчиковую девочку вверх:

– Что?

– Надя…

– Что – Надя?

– Она тогда поехала в Моздок. На рынок.

– И что?

– Она была в том автобусе, который взорвали на переезде.

Я уронил девочку и осел рядом с ней сам. Соседочка, о которой я знал только по стопке выглаженных трусиков, вцепилась пальчиками в мою куртку, уткнулась в плечо. Она знала о трагедии уже несколько дней, переплакала ее и теперь призналась в самом страшном:

– Я… боюсь ночевать здесь одна.

– Но как все случилось… Почему? – Я спрашивал пока отрешенно, я еще удерживал глыбу, готовую обрушиться и оставить от меня одну боль. Кто-то незримый пока еще спасал меня от нее, давал передохнуть перед тем, как уйти в глубину.

– Она… вас ждала. Столько говорила о вас. А майор не захотел, не дал ей ни одного дня находиться здесь…

– Какой майор?

– Усатик… Они раньше… встречались. Сказал, «уезжай», и документы все принес, что она уже не числится…

Гусар из РЭБ. С его лощеной внешностью прямая дорога не только в киношные ловеласы, но и в реальные подлецы. Маленький Лебедь. Сколько же их вокруг!

– А она захотела съездить на рынок, купить вам в подарок пуловер и носки.

Девочка нырнула в домик-норку и тут же вернулась с серо-коричневатым клубком в пакете. Сунула мне, застывшему под упавшей таки глыбой:

– Это ваше. От нее.

И с надеждой – про то, о чем, наверное, больше всего говорилось в их женском домике:

– А ей теперь запишут в личном деле, что она была на войне? Или погибла – и погибла?

…Мы сидим с Бауди во «Фламинго», пьем водку. Много водки. Чтобы пропить память, прошлое и даже настоящее. И не встречаться с будущим.

Рядом с нами тихая девочка Вера с боксерской стрижечкой. Она не пьет вообще, но боится оставаться в домике одна.

Народ стекался в полуподвал сумрачный, и даже завсегдатаи кафе – чванливые и денежные московские телевизионщики – сидели притихшие. Или кто-то набил им морды, или стало доходить, что они натворили вместе с Лебедем. Танцев не было, хотя магнитофон и шипел что-то из-за горы открытых бутылок на стойке.

И вдруг мы с Бауди одновременно вздрогнули: зазвучало до боли знакомое:

У синей реченьки, под красным солнышком С тобой мы прятали от всех любовь…

Как она танцевала!

– Не плач, Тигрыч.

Не плачу. Но даже если бы не был Тигрычем, у меня еще остается в запасе Львович. И я еще вцеплюсь в горло всем, кто убил Надю. Не потому, что пьян, а потому, что я русский офицер и никому не отдам ни своих погон, ни России, ни веры, ни любви.

Вот только не танцует в кафе Надя…

Ой, не пытайтесь отобрать у человека с ружьем его тапки.

– Товарищ капитан, на выезд!

– Я в отпуске, – улыбнулся Костя сержантику, даже не пуская его на порог квартиры. Командир вчера лично путевку в санаторий…