Николай Иванов - Тот, кто стреляет первым

– Правильно боишься.

– Тогда – все: нельзя так нельзя, – с горечью развел он руками. Они знакомы ровно год, трижды он ухитрялся вырываться к ней из своего мурманского морского далека, но пионерское расстояние в их отношениях не сократилось ни на йоту и дружили они в самом деле только щечками. – Поверь, я принимаю и благодарен даже той толике, чем разрешено владеть. За тебя.

Выпил один. В самом деле – все. Они взрослые люди и каждый сам определяет, чего ему хочется. Другая бы на ее месте…

Оборвал себя: если Лена не замужем, это вовсе не значит, что она может или даже должна бросаться на шею первому встречному-поперечному. Другое дело, что он не стал для нее близким и желанным: наверное, есть другой, с кем она более откровенна. Значит, не разбудил, не заинтересовал, не увлек. Потому владейте малым, товарищ гвардии капитан, – простой возможностью любоваться Леной издали и тешить свое самолюбие знакомством с такой красивой женщиной. Хотя, черт возьми, все же обидно…

Лена глянула из-за плеча:

– Мы больше не дружим?

Он грустно улыбнулся ей все так же издали, посмотрел долгим взглядом, словно запоминая и прощаясь. И – вышел из номера. Да столь неожиданно и резко, что Лена не успела остановить его ни голосом, ни жестом. Только пальчик, не дорисовав ромашку на запотевшем стекле, упал вместе с рукой на подоконник.

Комната мгновенно стала пустой, убогой, в коридоре тут же послышался топот, заурчала вода в трубах, в соседней комнате стали дергать балконную дверь, под окнами взвыла собака. Скорее всего, все это происходило и раньше, но лишь теперь, с исчезновением Сергея, привлекло внимание и стало пугать, настораживать. Растерянно огляделась. Машинально пересчитала лепестки, что успела нарисовать в ромашке: «любит, не любит, любит»… Шесть штук, четное, роковое для гадания количество. Но это она просто не успела дорисовать узор…

И только в этот момент на глаза попался оставленный Сергеем черный берет. Осторожно перевела дух. Быстро, словно за ней подсматривали и боясь не успеть, дорисовала на стекле еще один лепесток. И даже подышала на стекло, чтобы ромашка стала видна более отчетливо. Она – любит!

Тут же испугалась снова, на этот раз уже своему состоянию: неужели Сергей занял в ее жизни так много места, что она теряется без него и, в конце концов, не хочет, чтобы он когда-либо куда-либо исчезал? Но ведь он обязательно, обязательно, обязательно вернется. Он должен, должен, должен появиться в комнате и увидеть ромашку. Он не мог, не мог, не мог вот так просто обидеться и уйти. Она, конечно, сама дура, но нельзя, нельзя, нельзя же верить всему, что исходит от женщины. Ее поступки – это ее сомнения.

Вернись!

Сергей услышал, широко распахнул дверь. Но вначале появился не он, а три хиленькие веточки вербы.

– Больше не нашел. Местные старушки ободрали к празднику все вербы как липки… Ты чего дрожишь?

– Я испугалась…

– По коридору таскают новую мебель.

– …что ты ушел. Наверное, этого нельзя говорить.

– Я никогда не уйду от тебя. И даже не надейся.

– Тогда ура. Мне повезло. Здравствуй.

Сквозь веточки сама коснулась губами его губ, но едва задрожали оба от страсти, Лена вновь, уговаривая то ли себя, то ли его, попросила:

– И все же так нельзя. Ведь нельзя же?!

Огляделась беспомощно по сторонам, но даже добрый дедушка Ленин, восьмое десятилетие читающий одну и ту же газету, сделал вид, будто не замечает мольбы оказавшейся в его покоях женщины. Понимая неизбежное поражение, в глубже души даже желая его, Лена вдруг уцепилась за последнюю соломинку:

– Я здесь не могу. Здесь… здесь столько народу было до нас… Прости.

Вырвалась, протиснулась на балкон мимо рассохшейся, застрявшей посреди проема двери. Он вышел следом, обнял застывшие в ожидании плечи, коснулся губами волос. Они показались холодными, и он принялся согревать их дыханием. Губы ощутили скрытый под прической шрам, и мимолетно подумалось, что они все же мало знают друг друга. Но тех штрихов и моментов, деталей и полутонов, которые проявлялись в их редкие встречи, видать, хватило, чтобы у него создался не глянцевый, а объемный портрет однажды встреченной в метро женщины. И близость с ней – не самоцель, но, если она случится, он должен помочь Лене подойти к ней с достоинством. Потому что, насколько он понимает женщин, их более всего страшит не «как это будет», а «что будет потом». Вот создал Бог материю…

Тепло от его ровного дыхания успокоило Лену, она расслабилась, повернулась лицом. Снова – второй раз! сама! – поцеловала, чуть прикусив ему нижнюю губу: