Николай Иванов - Тот, кто стреляет первым

Обняв всех, кого надо и не надо, Махонько припал грудью даже к вертолетчику, с которым предстояло лететь обратно.

– Будешь в Москве – обязательно ко мне, мы это дело отметим по-столичному, – посчитав бой лучшей проверкой братства и потому перейдя на «ты», последним подошел к Ярышу. – Возьми, – протянул визитку.

Ротный взял бумажку, одновременно кивнул летчику: «Увози быстрее». «Нет проблем», – улыбнулся тот и одним щелчком тумблера заставил вращаться лопасти. Вихрь от них выхватил у Ярыша листок, швырнул в сторону, в водоворот пыли и ветра.

– Куда уехал цирк, он был еще вчера? – пропел за спиной огнеметчик.

Лейтенант развязывал боевиков, и ротный подошел к ним, приобнял, извиняясь за пинки и зуботычины. Контрактники, игравшие роль связников, незлобливо отмахнулись: ради маскарада стоило и потерпеть. Ярыш оглядел всех участников шутовского боя:

– Всем забыть, что здесь было на самом деле. Командирам взводов – привести оружие к нормальному бою.

Разведчики, подхихикивая, выстроились в шеренгу. Начали откручивать со стволов компенсаторы для стрельбы холостыми патронами и представлять офицерам оружие к осмотру. Так воевать можно…

– Товарищ старший лейтенант, вас из штаба группировки, – подбежал связист, приглашая командира к рации.

Ярыш со спокойной душой направился к палатке.

– Да, вылетели, – сев на нары и стаскивая с ног ботинки, ответил на главный вопрос начальника разведки. – Нет-нет, можете передать, что вел себя геройски. Даже в атаку ходил. Конечно, в бронежилете и каске, как без страховки? Он фоток наделал, там сами все увидите, – подмигнул вошедшему огнеметчику: все прокатило. Однако тут же привстал, оступился о полуснятый ботинок и повалился обратно на нары. – Нет, я не буду… Все равно… Не могу…

– Лейтенант! – заорали в трубку так, что Ярыш отстранил ее от уха. И голос начальника разведки стал слышен и огнеметчику: – Я тебе приказываю: за проявленное мужество и героизм представить Махонько к ордену Мужества.

– Пишите сами, – бескровными губами прошептал Ярыш, но его услышали.

– Что-о? Я напишу! Но завтра… завтра ты сдашь роту новому командиру. А сам в ремонтные мастерские. Глотать соляру. Командиром взвода.

– Есть… – выдавил старший лейтенант. У него оставался шанс уточнить – «…писать представление». Но Ярыш сглотнул ком: – Есть сдать роту.

Бросил трубку. Потрогал щеку – зря брился, знал же, что не к добру перед боем прихорашиваться. Только бой-то затевался игрушечный…

Почувствовав, что стоит на полуснятом ботинке, дернул ногой так, что обувка улетела в угол.

– Так ты и сам сказал, что он действовал геройски, – попытался перевести все в шутку Шаменин, но осекся под тяжелым взглядом командира.

– Да если бы наших солдат так награждали, они бы у нас ордена уже на спине носили, – усмехнулся Ярыш.

– Но там же выборы…

– У нас здесь у каждого тоже свой выбор.

Босым вышел из палатки. Пока еще его разведчики, веселые и довольные ночной прогулкой, забросив на плечи пулеметы, словно косы, шли от вертолетной площадки к палаткам, похожим на стожки сена. Настоящая косьба начнется для них в другое время и в другом месте. Коси коса, пока роса. Роса долой – коса домой…

Круговыми движениями по часовой стрелке, как учили не имеющие достаточных лекарств батальонные медики, провел по груди и животу, успокаивая резь от разыгравшегося гастрита. Может, и впрямь он появляется не от пищи, а от нервов? Зато теперь можно и в госпиталь лечь – из ремроты можно отлучаться, там спокойно…

Со стороны Мертвого города начинал заниматься рассвет. Солнце по закону востока всегда вставало над каменными склепами, но сейчас это почему-то показалось старшему лейтенанту плохим предзнаменованием. Беря на себя грех за потревоженный покой обитателей Города, шепотом попросил прощения у каменных изваяний:

– Ради живых…

И впервые за службу – может, потому что босой и без оружия сам был абсолютно беззащитен – пронзительно почувствовал страх за своих подчиненных. Сейчас, еще все живые, они шли к своим постелям, к своим прерванным снам, к своим иконкам. Кто поведет их в бой завтра? Все ли вернутся?

Поднял взгляд в просветленное небо. Не зная молитв и не привыкший креститься, он просто попросил у него удачи своим разведчикам. Признавая, что дела земные вершатся под ним, под небом.

Священник крестил красные звезды.

Они были одинаковыми, под трафарет вырезанными, как одинаковыми оказались и серебристые пирамидки, названные в сельской кустарной мастерской памятниками. И таблички, без разбору приваренные местным сварщиком дядей Сашей, тоже были для всех одни и те же: «Неизвестный солдат».