Тогда, во время той памятной беседы недалеко от Варшавы, на Радомском шоссе, Прокурор утверждал: «Последний раз в дело влезаешь, а дело очень серьезное — наверное, самое серьезное из всех, которыми ты за свою жизнь занимался». Пахан и сам понимал, что серьезное, а уж если разговор шел о ста миллионах налом, можно было сделать вид, что работаешь вместе с государством, но при этом попытаться сыграть в свою игру. Наколоть государство в лице Прокурора — святое дело. Мент должен ловить, судья должен судить, вор должен воровать…
Постепенно привычное самообладание возвращалось к старику. Мысль заметалась в поисках спасительного выхода — ведь безвыходных положений не бывает.
Старик понимал: у него все-таки оставался шанс — один-единственный, но для того, чтобы этот шанс использовать, надо было преподнести его как можно более убедительно. Только вопрос — кому…
Докурив папиросу почти до бумажной гильзы, Алексей Николаевич улегся на топчан и забылся тяжелым, тревожным сном.
На новом месте пахан спал очень плохо: в тесной камере, несмотря на тепло конца июня, было душно, к тому же, комары, залетавшие из Бог знает каких щелей, кусали больно и немилосердно, пленник всю ночь ворочался с боку на бок и в результате не выспался: проснулся он совершенно разбитым.
Едва Алексей Николаевич умылся, в помещение зашел тот самый высокий, в камуфляже, который и задержал его в лесу, рядом с заброшенным ДОТом. Тонкие фиолетовые губы, маленькие умные глазки, лицо, словно бы вылепленное из пластилина — такой человек не мог не настораживать.
Зачем он тут появился?
Валить будет? Так ведь мог сделать это самое еще вчера вечером. И почему тогда один пришел?
Найденко утер лицо рваным вафельным полотенцем, тяжело уселся на топчан, глядя на вошедшего с явной недоброжелательностью.
— Доброе утро, Алексей Николаевич, — как ни в чем не бывало, поздоровался с пленником неизвестный.
Пахан не ответил.
— Не хотите меня приветствовать? Не надо. Я к вам не за приветствиями, а по делу пришел, — камуфлированный осторожно присел на краешек топчана, словно боясь, что тот рухнет под тяжестью его тела.
— Понял, что не в стиры [8] Стиры (жарг.) — игральные карты со стертыми или дорисованными обозначениями.
перекинуться, гражданин начальник, — зло буркнул вор.
— Не надо иронии. В вашем положении следует быть мягче, — примирительно улыбнулся неизвестный и продолжил деловито: — Сперва внесу ясность. Вы находитесь на базе совсекретной организации «КР». Что это за структура и чем она занимается, вам знать не надобно. Меня зовут Рябина. Я начальник этой базы. — Говоривший коротко рубил фразы — казалось, он вовсе не умеет разговаривать длинными предложениями. — У меня очень большие полномочия. Прокурор приказал вас ликвидировать, и ликвидация, в частности, поручена мне…
Пахан насторожился — столь длинная словесная прелюдия наводила на мысль: сейчас этот самый Рябина наверняка что-то предложит. Что — неужели просто пришел представляться: мол, я пришел для того, чтобы вас расстрелять? Нет, конечно же… Значит, будет что-то предлагать.
Теперь интуиция Найденко обострилась до немыслимого предела — он не ошибался.
Рябина был краток и лаконичен: сперва обрисовал безвыходное положение узника, затем — проблему с пропавшими деньгами, затем — ситуацию с проектом «Русский оргазм». Никаких собственных оценок, никаких положительных или отрицательных определений, исключительно цифры, даты, фамилии, должности, схемы взаимоотношений; несомненно, этот человек был отлично информирован.
Все это время Найденко сидел с совершенно непроницаемым лицом — как и положено действительно умному и авторитетному человеку.
— Вот, собственно, и все, — закончил Рябина и выжидательно взглянул на старика — мол, а как прореагирует тот?
— И для чего ты, гражданин начальник, мне все это рассказываешь? — спросил старик деланно равнодушно; это было тем более удивительно, что вопрос шел о его жизни и смерти. — Хочешь мне перед смертью поведать, какое у вас государство продажное? Хочешь доказать, что все эти ваши кремлевские бугры — козел на козле? Так и без тебя знаю.
— Нет, не то, — камуфлированный покачал головой невозмутимо, но несколько загадочно.
— А что же?
— Я хочу предложить сделку, — прозвучало в камере отчетливо.
— Что, что? — Коттон, уже сообразивший, что за сделку ему предлагают, тем не менее сделал вид, что не понял сути сказанного.
Читать дальше