Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

— Говорите.

На лице Прокурора появилась мстительная улыбка. Несколько минут он перечислял имена, фамилии и должности людей, поставивших на «русский оргазм». Аббревиатуры институтов власти, которые представляли эти лица, все эти МВД, ФСБ, ГУО ПР, ФАПСИ, Минюста, Минфины, — свидетельствовали об исключительной серьезности дела. Ну, а суммы, вложенные этими людьми как частными, физическими лицами, наводили на мысль о бесполезности в России института налоговой полиции (кстати, руководители последней также назывались в перечне). Но главным действующим лицом, как ни странно, был тот самый государственный функционер высокого ранга, с которым Прокурор беседовал всего лишь несколько часов назад.

— Поня-я-ятно, — протянул Коттон с искренним удивлением, когда собеседник завершил свой список.

Конечно же, пахану было известно о том, что в успехе проекта заинтересованы серьезные люди.

Но чтобы такие…

Безусловно: главное тут не прибыль, а способность наркотика воздействовать на психику людей. Теперь Коттон лишний раз убедился в правдивости слов Лютого: это была не просто финансовая операция.

— Я был с тобой честен, — подытожил Прокурор. — Теперь я разложил перед тобой все карты.

— Спасибо за доверие, гражданин начальник, — механически ответил вор.

— И хочу узнать только одно: у кого деньги?

— Не знаю.

Лицо чиновника неожиданно сделалось безразличным — даже линзы очков заблестели как-то по-другому. Он поднялся и, выйдя на коридор, вернулся через минуту — но уже в сопровождении Рябины.

— Бандит — он и есть бандит: хоть «старой», хоть «новой» формации, — произнес Прокурор с чувством. — По документом он умер. Врачи констатировали смерть, а ЗАГС выписал соответствующее свидетельство. Так что похороните вора достойно…

Прокурор уехал через час — ни с кем не прощаясь. Рябина проводил его до машины, затем, зайдя в свой кабинет, долго стоял у окна, щурился, следил, как алые габариты лимузина растворяются в чернильной темноте ночи.

Отослал охрану на первый этаж, открыл сейф, взял набор ключей…

Спустя несколько минут он был в той самой комнате, где его непосредственный начальник беседовал с вором. Аккуратно отковырнул отставшие обои — под ними чернела небольшая пустота; впрочем, вполне достаточная для того, чтобы поместить в нее миниатюрную пластмассовую коробочку.

Еще несколько минут — и коробочка была помещена в бронированный сейф.

Рябина взял в руки сотовый телефон и, набрав какой-то номер, произнес — фразы выходили рубленными, как команды:

— Он уехал. Только что. С клиентом говорил. Все зафиксировано. Я только что получил приказ — ликвидировать Коттона. Какие будут указания?..

Жизнь, как известно, прекрасна, что само по себе удивительно, к тому же, она полна столь невероятных ходов, столь лихо закрученных поворотов сюжета, что порой можно только разводить руками: и как это так получается, что человек, еще недавно бывший на вершине славы, богатства и успеха, неожиданно для всех становится аутсайдером, падает на самое дно; конечно же, с оговоркой, что можно считать самым дном, а что — нет.

Применительно к Алексею Николаевичу Найденко это утверждение подходило в полной мере.

Еще сегодня утром — уважаемый человек, несомненный авторитет преступного мира Москвы, да и всей России, и к тому же — далеко не бедный. А вечером — смертник, у которого, по сути, «лоб зеленкой намазан», солнце которому не светит и которого уже ничего не спасет. Его ликвидация — вопрос всего лишь нескольких часов, в лучшем случае — дней, и никто никогда не узнает ни исполнителя приговора, ни даты смерти, ни места захоронения. Скорей всего, отвезут ночью в московский крематорий и сожгут, а пепел «умершего по документам» тихонько где-нибудь закопают.

Такой вот неожиданный поворот сюжета…

Алексея Николаевича поместили в подвал — на этой загородной базе была даже своя тюремная камера. Маленькая комнатка — три шага в длину, два в ширину, забранное толстой решеткой окно, топчан, чугунный унитаз, рукомойник и две табуретки. Старик пребывал в шоке — такого изощренного коварства, такой низости от Прокурора он не ожидал никак.

Уселся на грязный низкий топчан, скрипевший при каждом движении, долго, чтобы собраться с мыслями, закуривал «беломорину»… Все-таки тут было гуманней, чем в настоящем СИЗО — у него не отобрали личные вещи.

Тогда, полгода назад, вляпавшись в это дерьмо с «русским оргазмом», пахан испытывал явный душевный дискомфорт. Интуиция, которая никогда не подводила опытного уркагана, врожденное чувство воровской этики и — особенно! — личные убеждения подсказывали, что не стоит этим заниматься, но рассудок — гибкий утешитель, говорил иное: не ты, так другой…