Разделку тела, как и положено опытному мяснику, он начал с тщательного отделения конечностей: руки Чалый решил съесть сейчас же, а ноги оставить про запас: путь до Хабаровска был неблизким, и в трехстах километрах безлюдного пути сквозь зимнюю тайгу вряд ли можно было найти что-нибудь съедобное.
Вскоре утоптанный снег густо окропился свежей кровью — картина немного напоминала предрождественские гулянья в каком-нибудь богатом приамурском селе, где перед этим всеми любимым веселым праздником по устоявшейся традиции обязательно бьют кабанчика.
Весело горел костер — тлеющие трухлявые шпалы распространяли вокруг специфический запах креозота, и Астафьеву почему-то подумалось: "Были бы у меня человеческие условия — я бы его еще и подкоптил…"
Но условий, к сожалению, не было, так же как и времени. Вчерашнее бегство от ментов поганых (а в том, что это были менты, Чалый сомневался еще меньше, чем в том, что они поганые) окончательно утвердило его в мысли: надо подрываться, и как можно быстрее.
Но на туловище Малинина оставалось еще достаточно мяса, а дорога до Хабары обещала быть тяжелой, и потому Иннокентий решил немного пожертвовать временем, чтобы выиграть в "бациллах".
Освежевав труп со спины, Чалый аккуратными ломтями срезал с позвоночника розоватое мясо и, нанизав на вертел, принялся его жарить; руки и ноги, отделенные от костей, были уже почти готовы.
И вот спустя полчаса обоняния Астафьева коснулся волшебный, замечательный, ни с чем не сравнимый запах, который больше всего раздражал аппетит, — запах дымящегося жаркого…
— Ну, приятного аппетита, Чалый, — пожелал он сам себе и, сняв с костра руку (это был наиболее прожаренный кусок — роль шампура выполняла кистевая кость), принялся за трапезу…
Увы, «паучина» Малина и теперь не оправдал надежд Астафьева — мясо москвича оказалось куда более жестким, чем ожидалось; и Чалый, зверски вгрызаясь в жареный бицепс, неожиданно сломал зуб.
— Ну, бля, педрила! — закричал он, отбрасывая руку в сугроб. — Надо было лучше с собой взять… помоложе кого-нибудь, посвежей…
Но теперь, в этих диких условиях, выбирать больше было не из кого.
Наконец насытившись вволю, Чалый уселся, прислонившись спиной к стволу, и, достав из кармана загодя припасенный гвоздик, принялся методично выковыривать им из зубов остатки мяса…
Дальнейший план был прост: с запасами жареного мяса дойти до полустанка, завладеть дрезиной и на ней попытаться добраться до станции, в сорока пяти километрах отсюда.
Ну, а там…
Станция, где было целых две платформы, уже давала куда большие шансы скрыться.
Дежурный по полустанку, сворачивая из газеты очередную самокрутку, уже подумывал набрать Февральск, чтобы справиться о Каратаеве, которого он любил, как родного, когда в дверь кто-то постучал.
— Не заперто, — крайне недовольно пробурчал дедушка Вася.
Стук повторился, но уже более ожесточенно и нагло.
— Да не заперто, войдите же! — надтреснутым старческим голосом крикнул дежурный.
Дверь резко раскрылась, и на пороге показался мужчина жуткого вида: заляпанная кровью телогрейка, очевидный зоновский клифт, холодные, безжалостные глаза, тяжелый, словно придавливающий, взгляд…
Конечно же, дежурный сразу сообразил, кто перед ним, но, как человек достаточно умудренный жизненным (прежде всего лагерным) опытом, виду не подал.
— Вам кого? — спросил он, инстинктивно отодвигаясь к окну.
— Тебя, — ощерился посетитель и, не вступая в дальнейшие переговоры, шагнул к столу.
Первым делом Чалый — а это был, конечно же, он — перерезал телефонный провод, а сам телефон, разбив о пол, бросил в окно, предварительно распахнув его, — аппарат утонул в глубоком сугробе.
— Вы… ты кто? — с расширенными от ужаса глазами спросил дедушка Вася.
— Хрен в пальто, — представился непочтительный визитер, — а ты кто?
Пальцы дедушки задрожали, и он впервые просыпал из самокрутки драгоценный табак.
— Де… дежурный по полустанку.
— Кто тут еще?
— Ни… кого.
— Один?
— Да…
— Когда тебя меняют?..
— Не-е-е-е…
— Что? — издевательски приложив ладонь к уху, переспросил бандит.
— Не-е-е-е… не знаю.
— Вообще, что ли, никогда?
— После смерти сменят, — дежурный всеми силами старался взять себя в руки.
— Кроме телефона, что-нибудь еще есть?
— Не-е-е-т…
— А рация?
— Да не было никогда…
— Проверяют тебя по телефону часто?
Читать дальше