Владислав Ахроменко - Закон-тайга

"А ничего свежина, — прикидывал Иннокентий, — даже больше получится, чем я думал… У-у-у, сучара, отожрался на моих-то харчах!"

Теперь Чалый твердо пообещал себе вернуть все долги сполна — и за карточный проигрыш, и за вертолет, и за ворованные наркотики, и за без спросу выпитую водку, и за харчи — тоже, естественно.

— А хочешь, дорогой мой друг Малина, я сейчас расскажу тебе, что буду делать дальше? — неожиданно спросил Иннокентий.

Малина пожал плечами.

— Кеша, мы же с тобой друзья… Я тебе доверился, когда мы с зоны бежали, я поверил тебе, когда вертолет украли… Да если бы не ты… — Сглотнув набежавшую после упоминания о еде слюну, он спросил: — Ну, так что?

— А дальше, любезный брат Малина, я поеду на поезде… Далеко-далеко.

— Со мной?

— Частично, — замысловато ответил Астафьев.

— Это как?

— А так…

— Не понимаю.

— А ты подумай…

— Ну, даже и сказать не могу, — вздохнул Малинин, явно ожидая очередного подвоха.

— Да ты у нас парень догадливый… Может быть, дойдешь умишком-то своим убогим, — откровенно издевался ссученный блатной.

Малина наморщил лоб.

— Хочешь сказать… что мы с тобой до какого-то города вместе доберемся, а там наши пути-дорожки разойдутся краями, да?

— Именно это я и хочу сказать… — промурлыкал Чалый.

— А до какого? До Хабары?

— До него, родимый, до Хабаровска… Ну, может быть, немного дальше…

Наверное, Малинин прожил бы еще несколько минут, если бы вдруг не задал глупый вопрос, совершенно выведший Чалого из состояния умиротворения:

— А почему ты меня до конечной станции взять не хочешь?

— А потому…

Это были последние слова, которые Сергей Арнольдович Малинин услышал за свою беспутную жизнь. Приблизившись к москвичу вплотную, беглый уголовник левой рукой взял его за грязный зоновский клифт, а правой мгновенно полоснул по горлу, после чего тут же отскочил, чтобы не испачкаться в крови. Из горла Малины послышался звук, немного напомнивший урчание унитаза, от толчка он свалился на спину — кровь хлынула из разрезанных артерий, и спустя несколько секунд тело зоновской шестерки, пару раз царапнув морозный воздух, окончательно обмякло.

Чалый удовлетворенно хмыкнул:

— Вот и посчитались… Жаль, что я тебя перед тем, как завалить, не опустил, и тебе бы удовольствие было, и мне тоже… Да ничего, Малина, на том свете черти тебя всем скопом петушить будут. Будешь ты там главпидаром ада за свою сущность поганую. В натуре, бля, обещаю, — тоном Господа Бога, распределяющего грешников по мастям, закончил он прощальную речь…

На смиренное поселковое кладбище опустился мрак.

Было совершенно тихо — лишь где-то вдали, чувствуя близкое приближение чьей-то смерти, тоненько выла одинокая собака.

Каратаев, поднявшись с колен, невидяще посмотрел на могильный холмик с небольшой деревянной табличкой, прибитой к столбику:

Дробязко Татьяна Николаевна

1974–1993

Достав из внутреннего кармана платок, он развернул его и, вновь опустившись к могильному холмику, положил в платок несколько комьев мерзлой земли.

— Это я во всем виноват, — прошептал он, — если бы не я…

Да, теперь Михаил больше всего корил в происшедшем только себя: если бы тогда, в красном уголке, он послушался невесту, если бы не пошел тогда в тайгу — как знать, может быть, и не стоял бы он теперь тут, перед ее свежей могилой?!

Ведь он наверняка сумел бы защитить ее — да хоть от всех беглых уголовников России!

"Но кто бы тогда защитил остальных? — неожиданным импульсом пронеслось в голове — кстати или некстати, — ведь девушки всех этих таежных поселков… Они ведь тоже чьи-то невесты, жены, сестры, матери…"

Каратаев тяжело вздохнул: теперь ему меньше всего хотелось об этом думать.

Бережно завернув землю с могилы в платок, он аккуратно положил его в карман и, пошатываясь, пошел к кладбищенским воротам.

"Месть, месть, месть", — звучно стучала кровь, приливавшая к вискам охотника.

Если бы теперь он мог видеть себя в зеркало, то заметил бы наверняка: за сегодняшний день виски его поседели…

Разделать тело Малинина было, как говорится, делом техники: сперва Чалый раздел его, прихватив для себя кое-что из «кишек» — не в нормальном, естественно, понимании, а в уголовном (в смысле — одежды). Затем, критически осмотрев начинающее синеть тело бывшего подельника, принялся за главное.

Отличавшийся похвальными сметкой и предусмотрительностью ссученный блатной на всякий случай прихватил из заброшенного зимовья старую ржавую ножовку — еще вчера вечером он справедливо предполагал, что распиливать кости, отделяя их друг от друга, и резать опасной бритвой сухожилия будет весьма нелегко.