Владислав Ахроменко - Дембель против бандитов

Любому провинциальному городку свойственно невольное подражание столице, особенно если городок отстоит от Москвы в каком-то часе езды. Коль гостиница — то обязательно «Метрополь»; коль ресторан, работающий до часу ночи, — то непременно «ночной клуб», коль директор мелкой фирмы, торгующей трусами да бюстгальтерами, — то только «генеральный менеджер». Подражание заметно и в бытовых мелочах, и в жаргонных словечках, завезенных из Белокаменной, и даже в манере растягивать «а-а» на московский манер. И, уж конечно, в одежде: стоит появиться на «Олимпийском» стадионе-рынке новым польско-турецко-китайским шмоткам, как через несколько дней этот товар продается и на местных базарчиках. И всем в радость. Покупателям — потому, что специально в Москву гонять не надо, да и осознание причастности к столичной жизни невольно возвышает в собственных глазах. Продавцам — потому, что на «челночестве» можно заработать хоть какую-то копейку.

Этот небольшой городок Подмосковья ничем не отличался от десятков подобных. Главная площадь с бетонным «чемоданом» горисполкома и нелепым бронзовым памятником вождю перед ним; обшарпанный универмаг, облепленный тускло светящейся рекламой «Camel» и «Samsung»; несколько полуподвальных баров в центре, где к дешевой убойной водке предлагаются бутерброды с засохшей колбасой; бывшие магазины сельпо, носящие ныне гордое название «супермаркетов»… Две церкви, четыре кладбища, один Дом культуры, три микрорайона, заставленные типовыми пяти- и девятиэтажными домами, камвольный комбинат, спиртзавод, железнодорожный вокзал и станция Сортировочная — вот и все местные достопримечательности.

Работы в таком городке, как правило, почти никакой, денег, как следствие, тоже никаких, и потому все время, от рассвета до заката, у большинства населения свободное.

Вот и тратит народ это свободное время сообразно запросам, темпераменту, воспитанию и средствам. Летом — еще куда ни шло: рыбалка, грибы, дача, шашлыки на природе, домино в беседке, семечки у подъезда. Ребята помоложе вечерами на речке собираются, девчонок приглашают, музыку слушают, водку под шашлык пьют, если деньги есть. Зимой — куда хуже: на природу не выберешься, в кабаках каждый день сидеть не будешь, а на «гоцалки» в Дом культуры только глупые малолетки и ходят. Можно, конечно, в Москву съездить, но для этого опять-таки деньги нужны. Вот и остается — или по квартирам сидеть, или по гостям шляться, или бесцельно слоняться по улицам.

А все дороги в таких городках, как известно, ведут к рынкам. Какое-никакое, а бесплатное развлечение: потолкаться в толпе, взять на пробу жменю жареных семечек, поглазеть на столичные шмотки, которые с «Олимпийского» привезли, познакомиться со смазливой девчонкой… И потому рынок в провинции — достопримечательность никак не меньшая, чем Дом культуры или винно-водочный магазин.

…Субботний день девятого января 1999 года выдался в городке холодным, но ясным. Снегопад, начавшийся с утра, закончился лишь к обеду, и уборочные машины скребли асфальт улиц, сгребая снег в огромные грязно-серые кучи у обочин. Под подошвами приятно поскрипывало, и это предвещало, что вечер будет морозным. Кое-где в сугробах торчали выброшенные после Нового года елки, и ветер трепал оставшийся на ветвях серебряный дождик. Больше всего этих елок почему-то было у рынка…

Рынок этот, расположенный в микрорайоне с символическим названием Спиртзавод, считался по местным меркам не большим и не маленьким: десяток рядов железных прилавков с шиферными навесами, огороженных ячеистым забором. Но ассортимент был совершенно столичный: бразильский кофе, швейцарский шоколад, турецкие джинсы, китайские плащи. Впрочем, большинство покупателей ходило сюда не за едой и шмотками: «Пшеничная» неизвестно чьего разлива била все рекорды продаваемости.

Как и в будние дни, в ту субботу районный базарчик жил своей привычной жизнью. Между рядами вяло текли жидкие струйки покупателей — приценивались, высматривали, торговались. У мусорных баков трое бомжей распивали из горлышка флакон одеколона. Неподалеку от входа коченели, переминаясь с ноги на ногу, милицейские сержанты, и нищие бабки, торгующие сигаретами, терпеливо дожидались, пока менты окончательно замерзнут и свалят погреться в ближайший магазин.

А у центральных ворот сидел в инвалидной коляске безногий молодой человек в засаленном пятнистом камуфляже, с меховым треухом у колеса. «ЛЮДИ ДОБРЫЕ! ПОМОГИТЕ ИНВАЛИДУ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ СОБРАТЬ НА ПРОТЕЗЫ!» — гласила надпись на картонной табличке, висящей на груди инвалида. Грязный, небритый, с нечесаными волосами, он и впрямь вызывал сострадание, несмотря на то, что был уже заметно пьян.