Владислав Ахроменко - Закон-тайга

Из трубки неслись короткие гудки, извещающие об окончании разговора.

Он несколько раз тряхнул аппарат, будто бы он, а не комендант гарнизона был виноват во внезапном обрыве связи.

— Ничего не понимаю, — пробормотал охотник, кладя трубку.

Дежурный вздохнул.

— Возвращайся, сынок, возвращайся, — зашевелил он бескровными фиолетовыми губами.

— Что такое? — Теперь Михаил выглядел очень обеспокоенным.

— Возвращайся, — прошептал старик и, глубоко затянувшись самокруткой, закашлялся.

— Дедушка Вася, что там произошло? — твердо спросил охотник. — Что?

— Там все узнаешь. — Табачный дым ел глаза старика, и они слезились еще больше; а может быть, и не от дыма слезились, а от чего-то другого…

— Почему ты не хочешь говорить?

— Николай Андреевич тебе все расскажет…

— Что там произошло?! — вне себя закричал Каратаев, наступая на дежурного. — Дядя Вася, почему ты не хочешь мне ничего рассказать?.. Ты что мне — враг? Что я тебе такого сделал?!

— Там все узнаешь. — Пепел из потухшей цигарки сыпался на ватные брюки дедка, но он словно бы и не замечал этого. — Возвращайся…

В красном уголке, рядом с празднично убранной елочкой, стоял небольшой красный гроб. В гробу лежала та, кого он так любил, к кому он так стремился все это время…

Лицо Тани не обезобразили ни предсмертная мука, ни страх: она выглядела молодой, красивой — словно бы живой. Казалось, что она лежит тут по ошибке и сейчас, сдернув покрывало, поднимется, затушит свечку, горящую у нее в сложенных руках, и улыбнется так обаятельно, как умела улыбаться одна она.

Но это только казалось…

Наташу Мирончук похоронили днем раньше. Место для невесты Каратаева уже было подготовлено, на метр промерзшая от лютых морозов земля, разогретая костром, была уже выброшена в отвал лопатами равнодушных землекопов, и страшная могильная яма вторые сутки чернела на краю скромного поселкового кладбища.

Похороны Татьяны Дробязко были отложены только по одной причине: надо было во что бы то ни стало дождаться жениха.

Каратаеву казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим, — вот елочка, которую украшали нежные руки Тани, вот кресло, в котором она сидела, выслушивая его робкие признания, вот табуретка, на которую становилась, вешая блестящие игрушки…

А вот и она сама…

Михаил, не мигая, смотрел на лицо покойной невесты, — он знал, что пройдет еще час, еще два, три часа, и она будет предана земле, и он уже никогда — никогда! — не увидит ее…

Тихо скрипнула дверь — в комнату, стараясь не шуметь, вошел комендант.

— Как это произошло? — почти неслышно, одними губами спросил Михаил.

Подполковник, встав рядом, положил ему руку на плечо.

— Тебе вряд ли стоит об этом знать, — печально произнес он.

— Я хочу знать. Я должен знать все, — бесстрастно откликнулся бывший спецназовец. — Кто? Почему? Когда? Зачем? Как?

— Миша, я тебе потом все расскажу… Потом, я тебе обещаю, — горестно вздохнул комендант, глядя на гроб из-за широкой спины охотника.

— Хорошо, — деревянным голосом проговорил Каратаев. — Потом. Но мне обязательно надо знать все. Обязательно. Иначе… — Он не договорил: беззвучные рыдания сотрясли его тело, и подполковник так же неслышно вышел, плотно закрыв за собой дверь…

Из зимовья беглецы вышли, едва только начало светать. Разнеженный теплом и относительной безопасностью, Малина долго, минут пять не хотел подниматься, и Чалому пришлось будить его пинками.

— Давай, паучина, давай, а то тут кочумарить останешься… Брошу сейчас и один пойду! — ругался Астафьев.

Угроза возымела действие, и Малина, наскоро умывшись снегом, вышел на крыльцо.

Первые полчаса шли медленно — ноги вязли в сугробах. Беглецы почти не разговаривали: Малинин по-прежнему находился во власти сна, а Чалый, видимо, справедливо считал, что с этим придурком говорить совершенно не о чем, да и вообще — западло.

Первым не выдержал Малина:

— А все-таки на вертолете легче было…

— А ты, оказывается, парень догадливый, — хмыкнул Астафьев.

— А долго нам еще?

Остановившись, Чалый посмотрел «корове» в глаза так, что тому сделалось страшно.

— Тебе — недолго, — пообещал он. — Это я тебе точно говорю.

Конечно же, следуя элементарной логике и здравому смыслу, зарезать, освежевать, разделать и приготовить Малинина надо было бы еще в зимовье — и печка есть, и вообще сподручнее.