— Ну? — спросил шепотом Борода, когда они оттянулись метров на тридцать.
— Приготовились… — пробурчал под нос Саша, потом еще раз напоследок огляделся по сторонам и посильнее намотал бечевку на кулак. — Ну, с Богом…
В кромешной темноте ослепительно полыхнул столб огня, грохнул взрыв. «Есть!» — заорал про себя Миха, очертя голову кидаясь бежать в сторону приднестровских окопов. В распоряжении «шатунов» было несколько секунд до того момента, когда румыны очухаются и начнут стрелять. Потом придется ползти. Грех был этой форой не воспользоваться.
Когда «шатуны» оказались в окопе, противник вел огонь уже по всей линии. Трескотню автоматов и басовитую дробь пулеметов изредка перемежали гулкие гранатометные выстрелы.
— Кажется, гвардейцы напрасно радовались нашему приезду, — произнес Миха в спину Бороде, шагая в сторону «Краза». — Поспать им теперь не прийдется…
— Как раз наоборот. Румыны популяют с час, а потом будут тихие, что дрова. Проверено…
— А, кстати, Саша, все хотел тебя спросить… — вдруг, словно вспомнив что-то, начал Миха.
— Чего еще?
— Никак не пойму, зачем вы гранатой тол детонируете. Не проще ли просто гранатный запал вставить в запальное отверстие толовой шашки?..
Саша посмотрел на Миху тяжелым взглядом, но ничего не ответил.
— …Эх, сейчас вернемся на базу, а там тихо, спокойно, и Чапа на БАТе сидит… — мечтательно пробормотал Борода, когда машина уже катилась куда-то в ночь. — Тогда можно будет по пятьдесят и — баиньки…
— Чапа должен сидеть, — строго произнес Саша. — Служба у него такая — нас дожидаться…
Чапа — это был симпатяга-щенок, которого сердобольный Нинзя подобрал в свое время на какой-то свалке. Чапа прижился у «шатунов», и всегда, когда они возвращались с дела, сидел на броне БАТа, ожидая их. «Увидеть Чапу» стало означать «счастливо вернуться», лопоухий щенок, сидящий на броне, превратился в некий символ мира, в знак того, что все в этом мире нормально.
…Когда мужики вышли из рунга, Чапа подскуливал и вилял хвостом на БАТе. А значит, все было в порядке…
«Шатуны» жили в большой, удобной землянке на краю расположения танкового дивизиона. Соляру для печки и вино они брали в ближайшем селе, воду — в брошенной на время войны тракторной бригаде неподалеку, где стояли ополченцы. Местность вокруг была очень красива — немного волнистый зеленый ландшафт с разбросанными там и сям плотными массивами деревьев. Дальше на западе за слившимися в одну живую пелену кронами в голубоватой дымке виднелись холмы высокого правого берега.
Миха очень любил, сидя на колоде у входа в землянку, курить и рассматривать этот «заграничный» пейзаж за Днестром. Такой рельеф напоминал ему Забайкалье. «Если стоять на плацу танкового полка ранним летним утром, когда вся восточная часть неба полыхает багрянцем, и не замечать всех этих болванов в хаки, мечущихся вокруг, то увидишь точно такую же картину — слитную зелень деревьев вдоль приграничной дороги, а за ней — нечеткие в теплом солнечном мареве очертания „заграничных“ сопок. Разве что в той „загранице“ — в Монголии — холмы совсем голые… Да, и еще. Туда можно было ходить мирно — за планом. Сюда — только с гранатометом на плече…»
Вот и сегодня, выбравшись рано утром из землянки, Миха опустился на колоду рядом со Славушкой и закурил дежурную сигарету «рота, подъем!».
— Здорово, военный, — хрипло приветствовал его Славушка, отрываясь на мгновение от обычного своего созерцания бесконечности. — Уже продрал зеньки?..
— Продрал, — с готовностью ответил Миха, заглядывая в выцветшие стариковские глаза. — А ты-то чего не спишь, отец?
— Солдат спит — служба идет, — пробормотал Славушка задумчиво. — Жалко спать. Службы той — на три плевка всего и осталось.
Миха улыбнулся. Такой обмен репликами стал у них со Славушкой обычным утренним ритуалом.
— Да ну, отец, ты еще всех нас переживешь, — сказал Миха как положено.
— Типун тебе на язык, парень, — отмахнулся Славушка. — Кто же о таком на войне думает? Вам, молодым, еще жить и жить… Только давай!..
Славушка тоже был добровольцем, как и Миха. Еще в самом начале войны этот одинокий, угрюмый старик появился на базе «шатунов». Пришел раз, другой, да и остался здесь. Слишком немощный, чтобы воевать, он все же нашел для себя полезное дело: стал охранником. Лучшего часового «шатунам» нечего было и искать. Славушка никогда не спал, по крайней мере, никто ни разу этого не видел. И в какое бы время суток вы не вышли из землянки, всегда на колоде у входа виднелся его худой, сгорбленный силуэт со старенькой берданкой на коленях, окутанный клубами вонючего папиросного дыма. Вместе с непоседливым Чапой — брехунцом, «звоночком», как его ласково называли «шатуны», — Славушка составлял превосходное по своей функциональности сторожевое подразделение. И надо было быть бесплотной, бездыханной субстанцией без звука и запаха, чтобы попытаться достичь землянки «шатунов» незамеченным.
Читать дальше