Стивен Хантер - Стрелок

– Вы никому ничего не говорили? – приставал с расспросами к своим приятелям Лес. – Я хочу сказать, как он узнал?

Слабым местом Джей-Пи была Салли, его девушка в Сакраменто.

– Ты ей ничего не говорил?

– С какой стати? Салли считает, что я торгую тракторами.

– Может быть, она что-то подслушала или рылась у тебя в карманах, почуяла вознаграждение и донесла в полицию…

– Салли не такая. Она хорошенькая, и, как это часто бывает с хорошенькими, голова у нее пустая. Она ничего не замечает, ничего не помнит. Просто считает меня красивым парнем, коммивояжером, веселым, знающим, что к чему, только и всего. Салли ничего не слышала про крутых гангстеров. Газет она не читает, а по радио слушает только музыку.

У Леса был пунктик относительно женщин. Он им не доверял. То же самое он испытывал к Микки Конфорти, милашке Гомера. Но, не получив удовлетворения от Джей-Пи, двинулся дальше.

– Телефон не могли прослушать, – уверенно заявил Толстяк. – Мы за этим следим, Лес. Когда подключается прослушка, в трубке всегда слышен щелчок. Так вот, никаких щелчков не было. Это невозможно.

– Думайте! Думайте! Кто мог вас подслушать? Вы говорили на людях? Как им удалось проникнуть внутрь, если…

– Лес, если б это были федералы, они нагрянули бы целой толпой, с автоматами и винтовками. Они устроили бы Четвертое июля [26] Четвертого июля отмечается День независимости, главный праздник в США, сопровождаемый фейерверками. . А там был всего один человек. Он проезжал мимо; вспомни, его не было там с самого начала. Он не прятался у дороги. Он услышал стрельбу, развернулся, взбежал на гребень, оценил, что к чему, и открыл по тебе огонь. Если б он планировал что-либо заранее, то не стал бы палить из пистолета с полутора сотен ярдов. Он не мог ничего знать. Это была случайность.

– Та еще случайность, смею заметить, – сказал Лес. – Сперва совершенно случайно появляются полицейские, затем случайно появляется этот федерал… Это уже две случайности, одна за одной, вплотную. Так не бывает. Мир устроен иначе.

Никого не интересовало, как устроен мир согласно Лесу, чьи представления были высечены в камне, бесспорные, незыблемые. Если слишком сильно надавить на него логикой, он просто сорвется с катушки. Толстяк быстро пошел на попятную, как и Джек, когда очередь дошла до него, как и, наконец, Кэри.

– Ты не заметил в гараже ничего странного? – приставал к нему Лес. – Из всей команды у тебя одного есть постоянный адрес. Быть может, на тебя вышли? Быть может, за тобой проследили?

– Лес, клянусь, я был осторожен. Я постоянно проверяю и перепроверяю каждый свой шаг. Я приезжал и уезжал разными дорогами. По телефону наши дела не обсуждал. Эта часть моей жизни полностью обособлена. У меня чутье на тех, кто рыскает вокруг, пытаясь все разнюхать. Полицейского досье на меня нет, если не считать мелочей подросткового возраста, до которых никому нет дела. Я идеально вам подхожу! Я знаю свою дело! Вот почему я хочу быть вместе с вами, ребята. У меня талант. Я не хочу всю свою жизнь менять масло в машинах, которые не могу себе позволить, для людей, которые обращаются со мной как с обезьяной. Господи, если они узнают, что я был вместе с Малышом Нельсоном, они наделают в штаны!

В кои-то веки Лес не взорвался, услышав прозвище, прилепленное к нему газетами, которое всегда задевало его за живое, поскольку лицо у него не было детским, сам он не был коротышкой, а среднего роста, довольно привлекательный, как все говорили, и костюм с галстуком сидел на нем хорошо. Но неприкрытое блаженство Кэри, порожденное близостью к Малышу Нельсону, удержало Леса от того, чтобы наброситься на своего подельника с кулаками, как это уже бывало не раз.

– Ну хорошо, – сказал Лес. – Ты по-прежнему занимаешься машинами? И ты можешь угнать этот автобус?

– Так точно, – ответил Кэри.

– Отлично, – похвалил его Лес.

Он вернулся в туристический домик, снятый неподалеку от Гленвью для Хелен, рядом с аэропортом имени Кёртиса, хотя самолеты доставляли неудобство. Заняться было особо нечем. Хелен каждый день ходила в магазин и покупала «Трибьюн» или «Геральд экзаминер», а вечером выходила еще раз за «Дейли ньюс». Лес читал, слушал радио, и время от времени они с Хелен выбирались в кино. Как-то раз они вечером отправились в Маунт-Преспект на «Манхэттенскую мелодраму», удивленные тем, что фильм еще не сошел с экрана, так как вышел он еще два месяца назад, в мае. Но Лесу фильм нравился, и было приятно на какое-то время оставить все заботы в стороне, глядя на то, как Гейбл играет гангстера, непохожего на всех тех гангстеров, которых когда-либо встречал Лес, а уж он-то общался с ними на протяжении многих лет, поскольку, еще будучи подростком, был на побегушках у Капоне, а затем в банде Тухи. Гейбл был слишком обаятельный, слишком привлекательный. А настоящий гангстер – человек бесконечно жесткий, и неважно, сколько ему лет и какое у него чувство собственного достоинства; в том, что связано с честью или делом, он без раздумий пускает в ход кулаки или хватается за нож или пистолет. Этими качествами обладали Эдуард Джи и Кэгни, но смазливый слабак Гейбл никак не мог быть гангстером. Для этого он был недостаточно крепким. Он был большим, а не крепким, а это огромная разница, как показывала вся жизнь Леса. Вот почему ему так нравились гангстеры: они никому ничего не спускали, а сами раздавали по полной, когда у них возникало такое желание, никогда не оглядываясь назад, и у них всегда были лучшие женщины, лучшие машины, лучшая одежда и лучшие друзья. И Лес подстраивался под этот образ, хотя у него было особое отношение к Хелен, которую он любил почти так же сильно, как любил свое ремесло гангстера, и которая никогда, ни разу не просила его переменить род деятельности. Ну разве это не замечательно?