Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Отдельным звеном можно было назвать тех, кто специализировался на междоусобных разборках, не давая зарасти бурьяном лучшие места городского погоста, и аналитический отдел — бывших офицеров правоохранительных органов, принявших предложение работать на преступников.

И вся эта армия сейчас работала, пытаясь выйти на след похитителей сына лидера ОПГ «Киевская».

Когда злоумышленников найдут, к работе подключится Иван Мигунов, так удачно разработавший план возмездия над судьей Ширяевой, редкие воспоминания о которой продолжали вызывать в Курлычкине чувство омерзения. Затем Мигунов уступит место другим — они отлично справились с заданием: дни, которые Богом были отпущены Ширяевой, она проведет в муках.

Все было взаимосвязано в этом деле: поиски изнасилованной девушки, пропавшей вместе с родителями, так или иначе были связаны с судьей Октябрьского народного суда, которая неосмотрительно оставила решение следователя в силе. Если бы Курлычкин пошел чуть дальше, преодолевая отвращение к судье и еще раз вспоминая ее, в нем бы зародились дополнительные сомнения, усилилась бы тревога.

Он уже давно перестал интересоваться судьбой Валентины Ширяевой, в последний раз его интерес достиг пика, когда он лично побывал во дворе ее дома. Он задержался ровно настолько, чтобы только встретиться с ее глазами.

Одним взглядом он все растолковал ей, определил ее место и в жизни, и в обществе. Даже произошла своеобразная демонстрация проделанной им работы, когда ее сын вонючим мешком вывалился из гроба.

Он верил в свою силу, меньше — в удачу и считал даже не часы, а минуты, когда снова встретится с сыном. Будет все при встрече: радость, гнев, потоки нравоучений, упреки, горестное покачивание наполовину поседевшей головой, глубокие затяжки сигаретой, неоправданные дозы спиртного…

Верил. Но все больше хмурился, посылая взгляд на неработающий телевизор. Перед глазами бледное лицо сына, его плечо, запястье, скованное наручниками… И пожалуй, верное, подсознательно рожденное во время разговора с Костей Сипягиным мнение об изощренности похитителя.

Но кем бы ни был он, с его мозгами явно не все в порядке — бросать вызов лидеру мощной группировки! Даже если предположение Сипягина окажется верным и Максим действительно находится в руках чеченцев, это ровным счетом ничего не значит, — Курлычкин один раз показал, кто хозяин в городе, постреляв, как куропаток, чернобровых гостей, заявивших права на автомобильный бизнес. Прошло с тех пор много лет, однако чеченцы признали права Курлычкина. Он не банкир, не крупный бизнесмен. С такими людьми не разговаривают на языке ультиматума, просто так не принято. Стало быть, Сипягин не прав.

Однако этот, казалось бы, успокаивающий вывод не обнадежил Курлычкина, но и не внес большей сумятицы. Ему бы утихомириться. Только мысли сосредоточились на сыне, не желая менять направления.

Курлычкин не мог видеть себя со стороны, когда набивал рот красной рыбой. Тогда он был поглощен только едой, взыгравшим аппетитом, — того требовал организм. Он не понимал, что не водка, а короткая видеозапись сожрала так много его внутренней энергии и сожгла столько нервных окончаний. И он забыл о сыне, глотая жирные куски лосося.

К двенадцати часам дня он не выдержал и снова позвонил, на этот раз связавшись с Сипягиным, — сдержанный ответ Кости оставил все на прежних местах. Если не считать времени, которое еле-еле, словно нехотя, двигалось вперед.

В эту ночь все спали крепко, сказалось нервное напряжение. Валентина проснулась в начале шестого. В кухонные окна, выходящие на север, косыми лучами проникал солнечный свет. С восхода прошло несколько минут, и вот яркий свет, ненадолго задержавшись на листьях сирени, оставил их в тени и деловито перекинулся на окна террасы, смотрящие на восток.

Первым делом женщина заглянула в комнату. Максим не спал. Подобрав под себя ноги, он смотрел перед собой. На вошедшую Валентину бросил быстрый взгляд и демонстративно отвернулся.

За то время, что он бодрствовал, в нем зародилась тактика поведения, — о конкретном плане речи быть не могло. Может быть, что-то прояснится во время очередного разговора, когда он узнает, что же на уме у этой женщины. А сейчас необходимо поговорить с ней, начать первым, властным голосом, не отрывая твердого взгляда от ее лица. Опухшего со сна… очень знакомого… Где же он мог ее видеть раньше?..

В парне снова зародилось беспокойство, выбранная им тактика летела к черту — до неопределенного времени, пока он не вспомнит, где мог видеть эту женщину. Может, ее голос наведет на определенную мысль, которая, наконец, развеет назойливые мысли? И он благоразумно молчал, наблюдая, как женщина подходит к окну и сдвигает занавески.