Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

— Я вижу, память возвращается к тебе быстро. Если ты не забыл, меня зовут Валентина Петровна. Вот так и называй меня. — Видя, что парень не реагирует, она продолжила: — У тебя есть еще вопросы?

Вопросов у него было множество, но он не в силах был произнести ни слова. Он молча проводил судью взглядом.

В голове был полнейший бардак, судейские термины перемешались между собой и просились наружу: рассмотрение дела, оставить без изменения, приговор привести в исполнение прямо в зале суда.

— Эй! — рискуя оторвать руку, Максим дернулся к двери. — Эй! Так же нельзя! Вы в своем уме?

Валентина появилась в комнате с миской моркови. Поставив ее на стол, вернулась на кухню и прихватила с собой пустую чашку и терку. Устроившись за столом, она стала медленно натирать морковь, пояснив пленнику:

— Это наш с тобой завтрак. Ты любишь тертую морковь с сахаром?

Не отвечая на вопрос, Максим покачал головой.

— Вы сумасшедшая…

— Не более чем ты. Или твой отец. Кстати, у тебя красивое имя: Максим. Мне нравится. Моего сына звали Ильей. — Валентина дотерла одну морковь и принялась за другую.

Ни с того ни с сего парню припомнился пикник на даче — с шашлыками, зеленью, грузинским вином. На дворе стояла осень, было довольно прохладно, солнце светило ласково, тепло, не так, как весной. В это день Максиму исполнилось одиннадцать лет, и он узнал, что вначале его хотели назвать Ярославом, — предложение матери, которая так и не смогла настоять на своем; отец был и остается непререкаемым авторитетом в семье. Впрочем, тогда они были молодые, не могли, конечно, предположить, как распорядится судьба, в какую сторону повернет время.

По большому счету, признанием это не стало, просто раньше не затрагивалась такая тема, однако одиннадцатилетний паренек долго примерял на себя какое-то доблестное, на его взгляд, имя. Он — Ярослав. Пожалуй, с таким именем он стал бы совсем другим человеком, даже внешне, хотя такое невозможно.

Полушутливый, казалось бы, разговор, но он испортил Максиму настроение. Не мог себе объяснить, отчего хмурится, надолго задумавшись, с запозданием или невпопад отвечает на вопросы родителей.

Судья предложила ему называть ее по имени-отчеству, он тут же отверг ее предложение, чуть позже по-бульварному окликнув ее. Однако волей-неволей им придется общаться. «Вы сумасшедшая» — это были последние слова, сказанные им судье. Сейчас он, покачивая головой, не зная, как ему себя вести, как обращаться, прямолинейно сказал:

— Я не могу называть вас по имени-отчеству.

— Почему? — спросила Ширяева, на время прекращая свое занятие.

Он пожал плечами:

— Не знаю. — И понял еще одну вещь: ему просто необходимо говорить, молчание может усугубить его положение: он унижен и не в силах произнести ни слова. Он хотел отобрать у этой властолюбивой женщины хоть часть инициативы, а с другой стороны — побыстрее выяснятся ее намерения.

— Хорошо, зови меня только по имени. Или никак не называй. Да, пожалуй, это оптимальный вариант. — Она захрустела морковью и как бы между прочим заметила: — Когда ты спал, я снимала тебя видеокамерой.

— Зачем?.. Зачем вы это делали?

— Чтобы твой отец убедился, что с тобой все в порядке. Пока в порядке. Запомни на будущее: кроме меня, ты не сможешь никому открыть правды — это естественно. А когда я отпущу тебя, уже не в твоих интересах будет распространять, как заразу, всю правду о себе.

— Почему?

— Потом объясню. Кстати, о твоем отце: его я не хочу называть даже по имени. Обещаю впредь не касаться этой темы, но ты даже представить себе не можешь, какая он сволочь.

Валентина в очередной раз сходила на кухню и вернулась с сахарницей. Посыпав морковь сахаром, она перемешала ее и предложила Максиму. Тот отказался. Валентина, протягивая ему чашку, настояла:

— Это часть моего, будем говорить, плана. Я хочу снять на пленку, как ты ешь. Это лишнее доказательство, что с тобой хорошо обращаются. Только хочу предупредить: ни слова. Если ты скажешь что-нибудь в камеру, мы повторим. Съемка продлится до тех пор, пока твой отец не устанет ждать очередного сюжета. Понял?

После пережитых волнений Максим хотел есть. Но только не тертую морковь — это, конечно, не еда. Но с первой ложкой вдруг понял, что тертая морковь с сахаром — даже вкусно, учитывая его положение. Заодно он возвращался к жизни, к общению, определенному судьей.

Он ел, остерегаясь посмотреть в объектив видеокамеры, а Валентина крупным планом снимала его лицо, миску с тертой морковью, наручники. Наконец, решив, что хватит, она остановила запись.